Поленов ответил, что точно он не знает. Захотелось вдруг и все. Может быть, из-за того, что в детстве он очень часто читал о всяких бродячих театрах и цирках шапито и всегда завидовал беспечной жизни артистов. Едут куда хотят, делают что в голову взбредет. И никто не указывает, что делать. Свобода.

Только вот, к сожалению, классические пьесы он помнит плохо, а новых никак раздобыть не удается, потому что взять их тут негде. Да и с теорией плохо, поскольку сам Поленов в театре был всего два раза в жизни, один раз на утреннике по мотивам «Конька-Горбунка» Ершова, а второй на балете «Золушка», большую часть из которого он успешно проспал.

Поленов закрыл глаза, будто стараясь возродить в своей памяти тот сладкий сон на балете «Золушка». А потом спросил: не знает ли Зимин какой-нибудь простенькой пьесы, не помнит ли он завалященького телеспектакля? А то все приходится придумывать самому, по памяти и общим представлениям.

Зимин с театральным искусством был знаком приблизительно в том же объеме, что и Поленов. Парочка утренников и поход с классом на спектакль «Герой нашего времени», на котором Зимин, впрочем, не спал, а играл в «морской бой» на мобильном телефоне. Так что насчет репертуара он помочь не может, но у него есть одна идея.

– Надо сочинить пьесу про то, как один мальчик… короче, ему очень понравилась одна девочка. А эта девочка любила совсем другого мальчика и о том, первом, мальчике даже не думала…

– Старо, – скептически помотал головой Поленов. – Старо, как мир. Называется классический любовный треугольник – он любит ее, она любит космонавта. Такое во всех книгах описывается. Вообще-то, конечно, у нас в репертуаре есть кое-что похожее, а комедии вот хорошей нет. Надо что-то такое веселое, чтобы всем было знакомо и всем было смешно…

– Точно, масса, – из соседней повозки высунулась голова Ростика. – Нужно что-нибудь смешное, чтобы все смеялись. У гномов тяжелая жизнь, им надо много смеяться…

Тут в голову Зимина пришла забавная идея.

– Предлагаю вам поставить такую пьесу. «Благородный рыцарь Сигизмунд, или Побивание камнями в роще», – сказал он. – Сюжет такой. Благородный рыцарь с целью пополнить пищевые ресурсы приближается к пуэбло гномов. Он въезжает в деревню, весь такой гордый, весь такой важный, а гномы обстреливают его камнями, побивают палками и изгоняют с позором, лишив коня, доспехов и самоуважения.

– Хорошая идея, я подумаю, – согласился Поленов. – И смешно, и экшн есть. А главное, что на злобу дня.

Поленов думал тогда до вечера, а вечером труппа приступила к первым репетициям. Пьеса была незамысловата. Рыцаря играл, конечно, Поленов, доблестных гномов изображали гномы. Весь вечер гномы бегали за Поленовым с палками и лупцевали его совершенно безжалостно, рыцарь жалко орал, ойкал и вздевал к небу руки. Выглядело это на самом деле смешно, Зимин, во всяком случае, смеялся.

Репетиции спектакля «Благородный рыцарь Сигизмунд, или Побивание камнями в роще» захватили всю труппу, особенно гномов. Теперь, в свободное от повторных прогонов основной постановки время, Поленов, Костик и Ростик занимались «Побиванием благородного рыцаря в роще», а Зимин присматривал за лошадьми, варил в котле днем картошку, а вечером кашу и следил за звездным небом. Костик и Ростик продолжали репетиции по вечерам и даже на ходу.

Вот и сейчас, управляя повозками, Костик и Ростик продолжали учить текст.

– Получи по мордасам, проклятый воришка! – говорил Костик.

– Получи по пяткам, жадный дурак! – говорил Ростик.

Повозки медленно спускались по спирали. Зимин со страхом поглядывал вниз, высота была громадная, он представлял, что будет, если повозка сорвется. Ничего хорошего.

Постепенно начались гномовские домики. Домики были слеплены из глины и покрыты желтой соломой и тоже спускались вниз по спирали. Гномы не высовывались из домиков, вообще казалось, что поселение вымерло. Зимин даже насторожился, но Поленов сказал, что ничего необычного нет, до вечера гномы будут работать, а вечером все сбегутся на главную площадку пуэбло, она рядом с озером. А до вечера можно отдохнуть.

– Можно уже прямо сейчас начать отдыхать, – посоветовал Поленов. – Мы будем долго туда спускаться, часа два, наверное…

Зимин посмотрел вниз.

Спускаться было интересно, но и спать тоже хотелось, езда в повозке укачивала и успокаивала, поэтому Зимин устроился в соломе между реквизитом и уснул. За время пребывания в Стране Мечты Зимин усвоил простое правило: если есть возможность поспать, надо спать.

И он уснул и не увидел снов.

Проснулся Зимин от криков. Сначала он решил было, что опять началась какая-нибудь заваруха, и даже стал оглядываться в поисках какого-нибудь оружия…

Но потом Зимин услышал, что крики отнюдь не воинственные, а скорее радостные. Он выбрался из соломы и выглянул наружу.

Повозка стояла на главной площади поселения, напротив озера. На площади был сооружен невысокий помост из старых ящиков. По краям помоста торчали жаровни с горящим хворостом – на улице было уже достаточно темно. Вокруг чернела толпа гномов. Гномы были серьезные и молчаливые.

На помосте разворачивался спектакль.

В правом углу помоста размещалась сколоченная из ящиков конструкция, которая изображала дом и балкон. Под балконом стоял гном. На гноме топорщилась детская рубашечка в белый горошек, маленькие сапожки и детский берет с гигантским гусиным пером.

Гном стоял не просто так, гном стоял со шпагой. Зимин узнал шпагу с морским змеем и кашалотом, видимо, Поленов одолжил ее на время представления.

Шпага была в два раза длиннее самого гнома, но, как ни странно, торжественности обстановки это не портило. Гном держал шпагу коромыслом, на плечах.

Другой гном, стоящий на балконе, был обряжен в вечернее платье, сделанное из кружевной занавески. В дырки кружев проглядывала унылая гномовская шкура серого цвета, и это Зимина весьма позабавило.

Но гномы не считали происходящее забавным, они следили за действием серьезно и с напряжением.

– Я перебрался чрез забор, – сказал гном в берете и вывернул губу внутрь, отчего Зимин понял, что это Костик. – Закрылками любви сюда я перенесся.

– Приди ко мне, Ромео, – сказал гном в занавеске. – Томлюсь, томлюсь.

– Томлюсь и я, однако, тяжкой страстью, – ответствовал Ромео. – Но тут у нас случилась заморочка, о, Джульетта.

– Чего же там, чего? – спрашивала Джульетта.

Конструкция из ящиков пошатывалась, и Джульетта опасливо балансировала руками. Ромео со шпагой поддерживал ящики снизу. И отвечал:

– Там чуваки на мя в лесу напали скопом. Но я не промах парень, я бретер [50].

Ромео взмахнул шпагой так широко, что едва не отсек нос стоявшей на ящиках Джульетте. Зрители ойкнули, Джульетта закрыла глаза, ящики заскрипели.

– Трех человек убил одним ударом, – сказал Ромео. – Рассек от кадыка и до седалищного нерва, средь них твой брат. Мне показалось, был вторым он.

– Как? Как мой брат?

– Двоюродный, наверное. Любимец твоего отца, его наперсник.

– Печально, – отвечала Джульетта. – Мы частенько с ним резались в лапту, и в го, и в бабки.

Зимин, как уже говорилось выше, был не очень знаком с театральной классикой, но по некоторым приметам он опознал, что это «Ромео и Джульетта».

– Бежим с тобой, подруга, в Арканзас, – Ромео воздел руки. – И будем жить там в мире и достатке. Устроим огород, паслен, оливки, грядки сикомор, посадим кучно все и станем наблюдать.

– Бежим! – согласилась Джульетта. – Я буду день и ночь работать с шелкопрядом…

Она сбросила свою занавеску, Ромео дернул за нее, и Джульетта обрушилась вниз вместе с балконом.