хотелось. Зимину почему-то казалось, что история эта нехорошая. Он вообще давно заметил, что есть некоторые вещи, которые притягивают неприятности. Некоторые фильмы, некоторые книги, некоторые истории. Они как бы изначально несут в себе темный заряд и разливают его вокруг, при каждом удобном случае. На все. Смотришь темное кино вечером, а ночью на тебя нападает таракан. А днем отрывается подошва американских кроссовок. А вечером начинается ангина. Да и вообще, все из рук валится.

И Зимину казалось, что он даже знает, почему некоторые истории производят такой разрушительный эффект. Не потому, что они страшные, а потому, что они настоящие.

История про тринадцатого в лабиринте ему не нравилась. Потому что казалась настоящей. Такое ведь вполне могло произойти, думал Зимин. В наше время все может произойти. И еще Зимину казалось, что эта история…

– А тебе не кажется, – спросил Зимин, – что эта история имеет какое-то отношение к… к самому Перцу?

– Конечно, имеет, – ответил Ляжка. – Он ее выдумал. Высосал из пальца, чтобы нас напугать, вот и все. Я тебе сам кучу таких историй расскажу, только вот ночь наступит… Погоди…

Ляжка даже остановился. Потом пристально, одним прищуренным глазом посмотрел на Зимина:

– Ты что, Зима, думаешь, что тринадцатый из этого рассказа – это и есть наш безвременно усопший слабоумный Рыцарь Серобуромалиновой Подвязки?

– Ну, я не знаю…

Ляжка принялся жирно ржать:

– Если он такой крутой, то тогда чего ж он этих красных тварей не раскидал? Это ему было бы вообще влегкую? Такому-то супермену!

– Не знаю…

Ляжка не переставал смеяться:

– Не знаешь, а болтаешь! То же мне, теоретик и практик героизма, возьмите двух сушеных альпинистов…

– Тише ты, – сказал Зимин, – сейчас какую-нибудь Несси местную разбудишь. Она давно такими, как ты, не закусывала.

Ляжка смеяться сразу перестал.

– Нечего делать из обычного вруна романтического героя, – сказал он. – Врун, самый зауряднейший врун. Такой же, как ты.

– А я-то чего?

– А с чего это ты вдруг заделался рыцарем? У тебя что, на лбу написано, что ты рыцарь? Или, может, у тебя наследственность?

– Оставь мою наследственность в покое, – пренебрежительно выдавил Зимин. – Ясно же, что из нас двоих рыцарь я. К тому же ты обещал быть моим вассалом.

– Мало ли чего я в жизни не обещал?!

– Ты что, перерулить все хочешь?

– Допустим, – сказал Ляжка, хотя особой уверенности в его голосе Зимин не услышал.

Зимин бережно пришпорил Игги. Дороги никакой не было, но трава была невысока, газонно- американского типа, продвижению коня она не мешала.

– И каковы же твои требования? – спросил Зимин.

Ляжка принялся рассуждать о том, что Зимин записался в рыцари совершенно самочинно, с формально же юридической точки зрения их обоюдные права на рыцарский титул равны, а может быть, у него, Ляжки, этих прав даже больше. Поскольку Ляжка старше и опытнее в житейских вопросах.

Зимин отвечал, что он согласен, в общем-то, с такой постановкой вопроса, в рыцари он никогда не набивался, напротив, стал рыцарем волею судеб. И он с охотой уступит рыцарский титул и, может, даже имя, если только Ляжка возьмет на себя все случаи форс-мажора – то есть разборки с оголодавшими гоблинами, дуэли с другими рыцарями за прекрасных дам и насущные материальные ценности. Все остальные поединки со всеми вероятными и невероятными противниками.

Ляжка секунду думал, затем от такой чести отказался.

– Оно и правильно, – заключил Зимин. – Хлопоты одни, а прибытку никакого. К тому же на тебя доспехи не налезут. Сначала избавься от лишней телесности, а потом уже в рыцари записывайся!

И Зимин рассмеялся.

Вообще, он с удивлением обнаружил, что без Ляжки ехать стало гораздо легче и приятнее, езда стала Зимина даже забавлять: он тянул поводья влево – и Игги шел влево, он тянул вправо – и Игги поворачивал вправо. А если он тянул на себя – Игги послушно останавливался. Иногда Зимин трепал его за гриву и осторожно стукал между ушами железной боевой перчаткой, говоря:

– Но, зараза. Двигай тазом, не будь унитазом.

Это выражение очень Зимину понравилось, он его повторил про себя несколько раз и почувствовал, как улучшилось настроение. Зимин стянул перчатку и погладил коня ладонью по шее. Ему нравилось повелевать таким большим существом, как Игги. Это было приятно. От этого он чувствовал себя почти взрослым.

Солнце постепенно раскочегаривалось, Зимин разморился на этом солнце и стал подремывать, потому что местность вокруг была однообразная и клонившая в сон. Справа объявилась река, видимо, питавшая озеро, она текла медленно, без извивов и плесов, через сочную осоку и низкие кустарники с кучерявыми листьями. Зимин почему-то представил, как в эту реку войдет кит или какое другое водяное чудовище, как он застрянет между берегами и будет пыхтеть, пуская фонтаны и радуги.

Скоро по сторонам стали попадаться небольшие и абсолютно круглые озерца, да и вообще, все вокруг было какое-то круглое или овальное, даже деревья, глаз не цеплялся за предметы, и от этого Зимину хотелось спать еще больше.

Вот Зимин и спал. Сквозь сон его немного смущало отсутствие дороги. Так, самую малость. Иногда Игги оступался, Зимин просыпался и думал, что трава – это, конечно, хорошо, но неплохо бы было, если бы ландшафт немножечко изменился. Чтобы снова случилась степь, но не высохшая до серого состояния, а желтая и жизнерадостная. Впрочем, как показывал опыт пребывания Зимина в Стране Чудес, все изменения ландшафта здесь происходили неожиданно.

Потом Зимин проснулся и начал думать: есть ли здесь волки или какая другая голодная фауна? И сразу успокоился. Голодная фауна, безусловно, заинтересуется сначала не им, сначала она заинтересуется Ляжкой.

Зимин посмотрел на Ляжку.

– Чего смотришь? – спросил тот.

– Да вот, думаю, это ты или просто куча навалена.

И громко, как и подобает настоящему рыцарю, засмеялся.

Солнце разозлилось уже совсем не на шутку, и Зимин, закупоренный в многослойную броню, стал поджариваться. Вода, которой была пропитана вся его одежда, принялась испаряться, и Зимин оказался будто в пароварке. Ему хотелось искупаться, но речные берега были непроходимо заосочены, а в озерцах купаться он опасался, так как выглядели они подозрительно спокойно и гладко, что являлось верным свидетельством обитания в озерных глубинах вредоносных тварей вроде водозавров или там саблезубых бегемотов. Распускать же броню Зимину не улыбалось, в броне ему очень нравилось. И еще он опасался, что обратно затянуть ее не удастся. Он попробовал снять шлем, но без шлема было еще жарче, так что ему пришлось вернуть шлем на место.

Очень скоро Зимину захотелось пить, а во фляге воды не было, и Зимин принялся искать озерцо поменьше, в котором саблезубый бегемот не уместился бы. Но озера как назло попадались все достаточно крупные, а Зимин рисковать не хотел.

Ляжка тоже мучился от жары, но, как всякий настоящий приспособленец, он быстро нашел выход – шагал точно в тени Зимина и коня Игги, тем и спасался.

Подходящее озерцо Зимин обнаружил не скоро. Водоем был невелик в размерах, где-то двадцать на двадцать, берег песчаный и низкий, вокруг произрастали кусты, и никаких звериных троп и водопоев не наблюдалось. Зимин ускорил Игги с помощью шпор. Подгоняемый жаждой и чувствуя себя Монтесумой, он приблизился к озеру уже метров на двести, как вдруг кусты по берегу раздвинулись, и на пляж выбежала девчонка.