штанах. Одна из жён немедленно подставила золотой сосуд. Юргил снова вцепился в мясо; громкое журчание почти перекрыло музыку.

Олег почувствовал, что ему смешно. Выразилось это в том, что у мальчишки вырвалось громкое «хрм!»

Юргил поднял глаза, продолжая жевать. Олег сказал бы, что сейчас он походил на хомяка, но хомяки ему всегда нравились.

— Ну что — подумал? — кивнул он, коверкая английский так, что хотелось заткнуть уши. — Отвечай давай, что думал, что придумал, а? Я тебе долго дал подумать! Второй глупый, хочет умирать! А ты подумал?

Олег молчал. Перевёл взгляд с огня одной из ламп на свои ноги. Точно — наступил в навоз… Что-то, мелькнув перед глазами, сильно ударило по верхней губе — вспыхнула боль, брызнули слёзы. Олег услышал хоровой смех, похожий на лай, проморгался. У его ног валялась большая полуобглоданная кость.

Олег сцедил нить алой слюны, потрогал губу языком изнутри. Там кровоточила солёная рана.

— Пошёл ты… — прошептал он достаточно громко, но тоскливо. Получилось шепеляво. Олег сплюнул снова. Кровь опять…

Юргил захохотал, сотрясаясь всем телом. Олег не заметил, как одна из жён, подойдя сбоку, выплеснула ему в лицо мочу мужа — вонючий тёплый поток окатил мальчишку. Он вскинулся — но тут же сник. Почему-то ещё больше захотелось пить. Весь мир вонял, накатывало страшное безразличие. Броситься? С места не дадут сдвинуться эти, с верёвками… и руки связаны… Неужели всё, неужели убьют — вот тут, в этом мерзком месте, сейчас, ночью?! Дико захотелось увидеть солнце, вдохнуть свежего воздуха…

Олег сцепил зубы, чтобы удержать слёзы.

— Дурак! — Юргил всё ещё смеялся. — Ты большой маленький дурак! Почему не хочешь мне служить, а-а?! А, дурак?! Я самый сильный здесь, я каган этих земель! Меня все боятся! Торбаи меня боятся, дают мне оружие и золото, чтобы я в их земли не ходил, чтобы я на север ходил! Послов ко мне присылают, дружбы моей просят — боятся!

Олег равнодушно смотрел на глупую гору жира, бахвалящуюся какой-то непередаваемой, первобытной в своей дремучей наглости чушью. А ведь он верит, отстранённо подумал Олег. И в то, что он каган всех этих мест, и в то, что его боится Торбайский Халифат, хотя любой из отрядов халифа мог бы размазать всё кочевье в кровавую кашу… Что он там ещё несёт?..

— У меня даже рабам хорошо! Хочу себе белого раба, как ты! Поклонись! Я тебе одежду дам, будешь моих овец пасти! Жену дам, будете с ней новых рабов мне рожать! Сыновей родите — будут моих овец пасти, дочерей — я их в жёны возьму!

Как же тут воняет, и это не моча — это вообще воняет. И как пить хочется. Сильней, чем тогда, в пустыне Оранжевых Песков. О чём он там… проснуться бы сейчас…. Нет, стой. Нельзя даже думать, что это сон, это прямой путь «на ку-ку»…

— Я умный! — орал Юргил, упиваясь собственными словами. — Я знаю — вас, северян, мучить долго, вы упрямые! Голодом вас не заморишь, вы долго не жрать можете! А вот воды вам охота, без воды вам плохо! Третий день не пьёте, ещё два дня не попьёте — помирать станете! Тебе ещё долго жить, много жить — зачем ты глупый, зачем умирать?!

Правда — зачем? Ну если он не герой — что же теперь, умереть из-за этого?! Это вообще не его мир, не его война, не его знамёна…

— Пожалуйста, — услышал он свой собственный голос, — дайте мне пить…

Юргил вскинул руку и щёлкнул пальцами, что-то выкрикнув. Стало тихо.

— Что ты сказал? — спросил он.

— Пожалуйста, — ненавидя себя, повторил Олег, — дайте мне пить…

— Громче!

Олег вскинул голову, но тут же опустил её. Вздохнул и громко сказал:

— Пожалуйста, дайте мне пить.

— Повтори: пожалуйста, господин! — заорал Юргил.

— Пожалуйста, господин… — в горле Олега пискнуло, все захохотали.

— Повтори сначала!

— Пожалуйста, господин, дайте мне пить…

Самым ужасным было, что выговаривалось это каждый раз всё легче и легче…

Юргил удовлетворённо кивнул жирным подбородком и лениво махнул рукой. Кто-то — Олег даже не понял, кто — поставил к ногам мальчишки, рядом с костью, большую чашу. Литра на два, и вода плескалась вровень с краями, прозрачная, чистая, отражавшая огоньки ламп…

У его ног — нагнуться и поднять. А потом — выпить разом всю, залпом, погасить эту жажду, которая сейчас, при виде воды, вспыхнула, как злое пламя…

— Пей! — весело крикнул Юргил. — Пей всю, до дна! Я добрый!

Олег, уже ни о чём не думая и не жалея, рванулся… И застыл.

— Руки, — просящее сказал он. — Руки, господин, развяжите, пожалуйста… Его передёрнуло от собственных слов. Но они уже были сказаны.

— Руки? — задумчиво спросил Юргил. — А зачем? Ты так пей. Становись и пей, — и вдруг захохотал, еле выговорив, — на колени, привыкай, баран! Давай, пей, пей! — и, наверное, прокричал то же самое на своём языке, потому что хохот рухнул со всех сторон обвалом, похоронив под собой Олега. В шатре ржали все — в предвкушении развлечения, зрелища, как сейчас упрямый мальчишка со связанными за спиной руками встанет на колени и будет лакать воду, как щенок… Ух и развлечение! Ух и зрелище!

До Олега не сразу дошло, что именно от него требуют. И, когда дошло… когда дошло — ему внезапно захотелось…

Да. Ему захотелось одного. Встать на колени. Напиться. И поблагодарить за воду. И пусть всё идёт, как идёт. Он привыкнет — и к этой вони, и к побоям, и к тому, что приходится называть Юргила «хозяином». Человеческая психика — штука гибкая. Он забудет Россию. Он даже во сне не будет её вспоминать. Это, наверное, окажется нелегко — но зато больше никаких мук, никаких развилок в судьбе, когда не знаешь, куда идти… А самое главное — сейчас прекратятся эти страдания. Он и будет жить этим сейчас. И — всё. Хватит. Сейчас — без вчера, никогда не переходящее в завтра. Когда ему говорили — родители, в школе, старшие друзья — о чести, об отваге — никто не знал, как мало будут значить эти слова, если тебе просто хочется пить, а вода — вот, у твоих ног, и за ней надо просто… просто нагнуться.

Просто встать на колени.

Просто! Даже не обязательно потом быть рабом. Он убежит, он просто наберётся сил и убежит, он притворится покорным — и убежит! А сейчас сделает вид, что покорился — на время…

…«А разве можно предавать на время?» Олег вспомнил, как год назад нашёл на чердаке школы подшивку старых журналов «Пионер». Там была пьеса. По Гайдару — настоящему Гайдару, писателю. Про какого-то мальчишку со смешным именем, его Олег никак не мог вспомнить сейчас. Там тоже было что-то похожее. И вот там были эти слова. Разве можно предавать на время? Правда — это книжка, а не жизнь… но что он знает о жизни?

Немного. Например — что путь к предательству начинается тоже с какого-то шага, которому можно найти оправдание. Например — «просто» встать на колени. Это и правда просто. Только потом уже не поднимешься. Так и проживёшь на коленях всю жизнь — долгую или короткую, не важно. Важно, что после этого тебя будут всё глубже и глубже втаптывать в грязь. И любая долгая жизнь обернётся просто долгой мукой. Особенно — если будешь помнить, кем ты был. Конечно, жизнь у человека одна.

Но ведь и честь — тоже одна. И что с того, что в неё почти никто уже не верит, что в моде другие книжки, освящающие право предавать снова и снова, лишь бы выжить — такие приятней читать трусам и слабакам, которых много развелось на свете…

Да, всё просто.

Стоишь в рост — умираешь человеком.

Становишься на колени — живёшь рабом.