вы так разговариваете? Мы тут выполняем свой долг! А то, что Хотулев занимался темными делами, так я давно сигнализировала…

— Как ваша фамилия? — спросил я.

— Моя фамилия Шпигель Элеонора Францевна, я секретарь партийной организации больницы!

— Вы мне не нужны, вы можете уйти.

— Что?! — возмутилась она.

— Я жду, когда вы уйдете.

Секретарь партийной организации психбольницы — такого я не слышал даже в армянских анекдотах! Хотя, конечно, здесь, как минимум, восемьдесят процентов врачей коммунисты и, значит, должна быть партийная организация.

Парторг психбольницы N-5 Элеонора Шпигель вскочила на своих толстых ногах, ее небритые усы встопорщились, лицо налилось краской:

— Вы… вы… вы…

Я ждал.

Командорской походкой она прошагала к двери.

— Я этого так не оставлю! Сопляк! — и дверь ординаторской хлопнула за ней так, что в стеклянных шкафчиках задребезжали какие-то склянки и бутылки.

— Продолжим, — сказал я.

— Я могу вам сказать, уважаемый, — сказал, кашлянув, старик с трубкой. — Это задача невыполнимая. То есть отучить от наркотиков можно, но не в такой срок. Практически, его нужно связать и на месяц приковать к койке, чтобы он не наложил на себя руки. Такие случаи бывают. В Бутырской тюрьме повесился диссидент Борисов, когда ему перестали колоть аминазин. Парню тоже было двадцать пять лет. Поэтому метод есть только один — связать, чтоб не буйствовал, и ждать, когда перемучается.

— Но ведь бывает, когда наркоманы сами бросают наркотики.

— Это крайне редко. Ну, только разве в стрессовых ситуациях.

— Например?

— Я не знаю. Ну, если бы война началась, эвакуация. Или роды. Но он не женщина.

— Как ваша фамилия?

— Моя фамилия Кунц. Это я настоял на назначении ему аминазина. А Хотулев хотел назначить сульфазин, это было бы еще хуже.

— А ничего не назначить вы ему не могли? — не удержался я.

— Уважаемый, мы для того и получаем людей, чтобы назначать, — он смотрел на меня открыто и просто, в упор. — Кто же знал, что он «левый»?

«Левый псих». Я подумал, что это неплохое название для фельетона в «Крокодиле» или «Комсомольской правде». Если бы вытащить Белкина из наркомании, он бы вполне мог написать что- нибудь в этом роде.

— Доктор Кунц, — прищурился я, сдерживая мелькнувшую в голове идею. — Если мы имеем дело с влюбчивым больным, очень влюбчивым — можем мы этим воспользоваться? Я, например, знаю историю, когда в Баку молодой наркоман, мальчишка, бросил колоться морфием, как только влюбился в одну рижскую девчонку.

Он пожал плечами:

— Тут у нас трудно влюбиться. Разве что в мадам Шпигель.

В дверь заглянул Валентин Пшеничный.

— Игорь Иосифович, он опять буйствует, требует укол.

— Скажите медсестре, пусть сделает ему новокаин, — сказал Кунц. — Это будет, как моя пустая трубка — с одной стороны, рефлекс укола, с другой — болеутоляющее. У него сейчас от нехватки наркотика кости выламывает. — Пшеничный скрылся, а Кунц продолжал, обращаясь ко мне и Светлову: — Понимаете, нужно попробовать электрошок, но мы его не применяем с 53-го года, потому что многие не выдерживают…

— Хорошо, — сказал я. — Попробуем не электрошок, а женошок. Придется снова шерше ля фам — искать женщину.

Мы сидели со Светловым в беседке психбольницы, как два старых сводника, и обсуждали все возможные и невозможные варианты. Если «Шах»-Рыбаков смог бросить колоться ради Айны Силиня, то нужно найти кого-то и для Белкина. Первым номером, конечно, была Инна, машинистка «Комсомольской правды». «За» было то, что она любила этого Белкина и наверняка была готова ради него на все. В каком- нибудь сентиментальном романе или фильме она за свою самоотверженность и любовь была бы вознаграждена авторами и судьбой и вошла бы в палату к своему возлюбленному, чтобы любовью и лаской спасти его и излечить. Но мы имели дело с реальной действительностью и должны были трезво смотреть на вещи. Белкин давно бросил эту Инну, никакого любовного потрясения или шока она уже вызвать у него не могла. Поэтому Инну мы оставили.

Вторым номером была названа, как это не покажется вам дико и цинично, Айна Силиня. Я хорошо помнил то место в рукописи Белкина, где он описывал ее полуголой на бакинском пляже во время драки с Мосолом. Он держал в обхват вырывающегося из его рук Шаха-Рыбакова, а полуголая Лина, она же Айна, целовала Шаха и касалась Белкина обнаженной грудью, и это его очень возбуждало, несмотря на весь драматизм ситуации. Он вообще остро реагировал на несовершеннолетних, если вспомнить и эту Лину- Айну, и нимфу с острова Рыбачий… Мы со Светловым всерьез обсудили этот вариант. Но было и много «против». Во-первых, Силиня еще несовершеннолетняя, и, хотя она уже не девочка, мы все-таки не имеем права втягивать ее в любовные интриги. Кроме того, она еще не отошла от смерти своего Рыбакова. Короче, с некоторым сожалением мы отвергли и этот вариант.

Конечно, лучше всех была бы Наташа Хотулева, это было бы именно то, что нам нужно, не зря же он втюрился в нее с первого взгляда в Бакинском аэропорту. Если бы она не погибла позавчера…

— Нам нужно что-то вроде этого! — и Светлов в сердцах стукнул кулаком по скамейке. — Может быть, Лена Смагина?

Я поморщился. Конечно, эта котласская любовница Акеева недурна, но вряд ли наш Белкин клюнет на что-то заурядно-провинциальное.

— Хорошо! — сказал Светлов. — В конце концов, в картотеке МУРа сорок тысяч проституток. Нужно выбрать кого-нибудь из валютных блядей лет семнадцати и поручить ей эту операцию.

И тут меня осенило. Не знаю почему, но именно это упоминание валютных проституток, работающих в «Метрополе», «Национале» и других интуристовских отелях, подсказало мне решение задачи. Я встал.

— Пошли, — сказал я Светлову. — Я, кажется, придумал.

И, не дожидаясь его, направился в сторону кабинета главврача Галинской Ж.Ф. Там, не обращая внимания на зареванную Жанну Федоровну и совещавшуюся с ней партийного вождя психбольницы Элеонору Шпигель, я снял телефонную трубку, набрал телефон дачи Генерального прокурора Руденко — в исключительных случаях нам это разрешено.

— Роман Андреевич? Извините, что беспокою, это Шамраев. Нами найден Белкин, он жив, но в тяжелом состоянии.

— Что с ним?

— Они его прятали в психбольнице и кололи аминазином. Это наркотик — не смертельно, но требует времени, чтобы отвыкнуть.

— Сколько? — спросил он.

— Я буду знать это через несколько часов. А пока… Я хотел бы сообщить вашей внучатой племяннице, что он жив. Вы говорили, что она к нему неровно дышит, помните?

На том конце провода была секундная заминка, потом Генеральный хмыкнул: