разливали белое крепкое. Невский зашел туда, в общем-то, по делу – посмотреть на себя в зеркало и поправить безумно мешающий ему галстук.
Увидев ребят, сидящих на подоконнике, он по привычке сделал вид, что его ничего не касается. Но они были какие-то возбужденные, стали хлопать его по плечу. И Акентьев сделал широкий жест:
– Налейте ему.
Невский как-то неожиданно для себя с удовольствием согласился и выпил жадно, не чувствуя вкуса. Минут через пять до него дошло, что с непривычки хватил он, похоже, лишку. Однако противная тяжесть в груди и щенячье волнение от того, что только что в коридоре он увидел Альбину, прекрасную, как фея сирени, удивительным образом отпустили. И он с интересом взглянул на бутылку, стоящую на подоконнике. Вот ведь какое лекарство. И как ему раньше в голову не приходило?
А потом все засобирались в зал. И он потянулся за всеми, все еще прислушиваясь к своим восхитительным ощущениям. А когда он оказался на сцене, то его голос легко влился во всеобщий хор. Даже слова он откуда-то вспомнил.
Вся происходящая вокруг суета для кого-то была настоящим событием в жизни, а для Невского только медленно тянущимся временем, которое отделяло его от действительно важного в его жизни события. Вокруг все смеялись. Нарядные родители дарили цветы учителям. Импозантный мужчина в белом пиджаке, похожий на повидавшего виды Акентьева, с улыбкой разговаривал с размягченной Медведевой.
В толпе он вдруг с холодком под сердцем заметил непривычно темного, без халата, Марлена Андреевича с красивой брюнеткой. Женьке захотелось убежать. Но он сдержался.
Где-то среди них всех он видел и бледную маму, выискивающую его пронзительным беспокойным взглядом.
«И зачем она так переживает? – подумал Женька.– Это же не конец света...» А может быть, вдруг испугался он, она хватилась кольца?
И ему захотелось скорее уйти и с мамой пока не встречаться.
Официальная часть закончилась, и все плавно перетекали в спортзал. Невский вышел и потерянно огляделся. Хорошо, что Альбина была в таком особенном платье. Среди светлой стайки расфуфыренных девчонок он находил ее сразу. Только ему-то нужно было, чтобы она, наконец, осталась одна. Несколько раз с ним кто-то заговаривал.
Подошел Кирюха Марков.
– В зал пошли. Мы музыку принесли. Ту, что я тебе говорил. Помнишь?
– Ага, помню.– Женька кивал, но в глаза Маркову не смотрел, все оглядывался, как будто уезжал на поезде и все ждал кого-то, кто должен был его проводить.
В зале громыхнули колонки.
Кто-то из девчонок схватил его за рукав. Алексеева и Смирнова наперебой затараторили с каким-то деланым восторгом:
– Как тебе, Невский, костюмчик идет! Ты прямо как настоящий. Пойдем с нами танцевать.
Он так и не научился их различать. И даже не удосужился им ответить. Единственное, что его беспокоило,– это то, что он потерял из виду свой сиреневый ориентир.
Родители толпились на лестнице. Собирались уже уходить и оставить детишек праздновать самостоятельно. Но все никак не могли разойтись, вспоминали какие-то истории из общей их классной жизни. Он слышал обрывки их речей. «А мой-то...», «А ваша-то...».
Он склонился над перилами и увидел, как мама спускается по лестнице. Он хотел догнать ее и хотя бы сказать: «Пока». Удивился слегка, что она уже уходит. Но передумал бежать за ней. Решил, что если она его не заметит, то будет гораздо лучше. И в который уже раз нащупал в кармане обжигающее пальцы кольцо.
Он ходил и искал Альбину. К нему поворачивались совсем не те лица. А на первом этаже он вдруг, как в плохом кино, лицом к лицу столкнулся с Альбиниными родителями.
– А, Женя Невский,– неожиданно приветливо протянул ему руку Марлен Андреевич. Альбинина мама сдержанно улыбнулась.– Поздравляю с окончанием! Ну, что? Поступать-то в медицинский будешь?
– Нет,– смутился Женька. Он совершенно не ожидал такого к себе отношения после того, как уволился.– В этом году точно не буду. Мне в армию осенью...
– Ну, удачи!
Встреча эта Женьку окрылила. Значит, не все так плохо, как он предполагал. И не так уж Альбинин отец на него сердится. И чего тогда она говорила, что ей за него перед отцом стыдно...
Теперь он помчался ее искать с непонятно откуда взявшейся уверенностью, что все у него получится. Он взлетел на третий этаж. В потемках коридора две тени, разлепив объятия, шарахнулись от него в разные стороны. Он подошел к дверям класса и услышал обрывок фразы: «Спорим на бутылку коньяка, что поедет?»
– А что спорить-то? Это уже и так понятно. Спорить надо было, когда бабка надвое гадала. А уж в таком-то споре точно – один подлец, другой глупец.
– Ну, как хочешь. Так уже даже и неинтересно...
Женька подумал и заходить не стал. Пошел на ухающие звуки музыки. Кто-то надрывно пел по- английски. Только слов разобрать он никак не мог. И тут он увидел ее. Она вынырнула из коридора вместе с Губко. Он позвал:
– Альбина, можно тебя на минутку?
Она чуть досадливо поморщилась, но задержалась. Подходить не стала. Он быстро приблизился к ней сам.
– Альбина, мне нужно поговорить с тобой.
– Ну, поговорим, конечно.– Она согласилась, как с само собой разумеющейся вещью. И явно собралась уже идти.– Потом только, хорошо?..
– Когда потом? – настойчиво спросил он ей вслед.
– Ну что, времени, что ли, не найдется? – крикнула она, уже стуча каблучками по лестнице.– Пошли! Чего ты там стоишь?
И он, не веря себе от счастья, что она зовет его с собой, помчался следом. Но в толпе танцующих в зале он опять ее потерял. И захотел треснуть кулаком об стену, так ему мешало это всеобщее ликование. Начался медленный танец под чудесную музыку
Вышел из зала. Опять куда-то побрел. И тут в него вцепилась неприятная ему с детства Николаева, единственная девчонка, с которой он в своей жизни подрался. Так навсегда и остался у него неприятный осадок, а все потому, что била-то, в основном, она. Учебником по лицу. А то, чем он ей отвечал, похоже, так до цели и не доходило.
Но сейчас она тянула его за собой. Улыбалась загадочно и многообещающе. И говорила:
– Пойдем.
Не мог же он ей сопротивляться, как в детстве. И она притащила его обратно в зал и сказала:
– Потанцуй со мной.
– Я не умею,– попробовал отбояриться он. Но характер у Николаевой остался тем же, что в детстве. Спасибо, что по голове не била. Отпускать добычу она не желала.
И он покорился. Перетерпел ее руки у себя на плечах, хотя этот жест после увольнения из больницы казался ему самым отвратительным на свете. Руки его от безысходности легли на ее талию. И ему казалось, что он переминается с ноги на ногу вокруг круглой и гладкой осины. Он танцевал с ней, с абсолютно не нужной не только ему, но и вообще, как ему казалось, никому, и смотрел на ту, рядом с которой было на самом деле его место. Смотрел и не понимал. Как-то уж очень интимно соединила Альбина руки на шее вконец обнаглевшего Акентьева.
Когда же, наконец, ему удалось освободиться, он решительно ушел наверх. В классе его встретили неожиданно радостно:
– О! Проспектус! Привет тебе, старикашка! – Марков, Перельман и еще двое из параллельного класса сидели на столе и пили шампанское.
– Иди к нам! Давай! С нами!
