под маяком.
– Вы все время находились под землей. У вас не началась клаустрофобия?
Беатрис впервые широко улыбается.
– Смех – это всегда открытое окно воображения. Он заменял нам и тепло, и свет. Наша повседневная жизнь состояла из шуток и веселья. И это была райская жизнь. Мы поддерживали связь с некоторыми знаменитыми комиками, которые тайно приезжали к нам.
– Де Фюнес?
– Нет, Бурвиль, – отвечает Беатрис, указывая на портрет.
– Колюш?
– Нет, Деспрож. Не все были на нашей стороне. Кто-то ненавидел нас. Кто-то завидовал. А потом начало расти влияние юмора, подобного тому, который убил моего отца… Основанный на чуждых нам принципах неуважения к человеческой личности.
– О чем вы говорите?
– Смех – это энергия, подобная ядерной. Она может питать электростанции и освещать города, а может убить миллионы людей.
– Как молоток. Молотком можно и гвоздь забить, и размозжить голову, – добавляет Лукреция, вспоминая рассуждения Исидора.
– Инструмент – ничто. Сознание человека, применяющего инструмент – все. Иными словами, важно то, какую цель преследует тот, кто владеет новейшей технологией. Даже рядом с тиранами работали юмористы, которые при помощи смеха делали народ более послушным.
– Разница между иронией и цинизмом, – добавляет Лукреция.
– Юмор – это аристократия разума. Но в недобрых руках он становится разрушительным.
Исидор и Лукреция начинают понимать, к чему ведет Беатрис.
– В то время существовало одинаковое количество «добрых» и «злых » комиков. Злые, делая вид, что они добрые, высказывали иногда ужасающие идеи. Великая Ложа Смеха внимательно следила за ростом влияния смеха тьмы. Сначала наши силы были равны, потом смех тьмы начал одолевать смех света.
– Злые всегда преуспевают больше, чем добрые, – признает Исидор.
– Некоторые юмористы защищали ревизионистские и расистские идеи, утверждая, что делают это «просто для смеха».
– А тех, кто возмущался, обвиняли в отсутствии чувства юмора, – говорит Исидор.
– Я уже говорила вам, что мы прежде всего ратуем за гуманизм. Мы решили бороться.
Беатрис поглаживает стальной чемоданчик.
– Стефан Крауц, очень хороший продюсер, к тому времени уже три года находился в наших рядах. Он предложил решение: «Для победы над смехом тьмы нам нужен лучший из лучших». Он пригласил на маяк девять молодых юмористов, по его мнению, самых многообещающих. Все они погибли, борясь друг с другом.
– Победителем стал Дарий Возняк? – спрашивает Лукреция.
Беатрис встает, подходит к портрету Тристана Маньяра и нежно смотрит на него.
– Успех Дария превзошел наши ожидания. Он мгновенно стал знаменитым. Никто не мог противиться его обаянию. Мы достигли цели. Юмористы тьмы сразу вышли из моды. Они остановились где-то на полпути к настоящему успеху, а Дарий засиял на небосклоне эстрады. Даже политики добивались его симпатии, чтобы погреться в лучах его славы. А десятки авторов Великой Ложи Смеха тайно работали, сочиняя для него лучшие скетчи.
Великий Мастер умолкает, погрузившись в воспоминания.
– А дальше?
– Дарий стал Циклопом, «самым популярным французом». Это событие мы отмечали шампанским. Ведь, кроме всего прочего, при помощи Стефана Крауца мы получали от этого успеха огромные проценты, что позволило нам еще лучше обустроить жизнь Ложи под маяком.
– А дальше? – снова спрашивает нетерпеливая Лукреция.
– Он предал нас. Слава и кокаин изменили его. Тихоня превратился в нарцисса. Невротик обзавелся манией величия. И он захотел «Шутку, Которая Убивает». Он стремился любой ценой узнать, что это такое.
Беатрис опять погладила чемоданчик, словно живое существо.
– Однажды он приехал на маяк и потребовал устроить общее собрание сиреневых плащей. Он произнес речь, в которой сказал, что Великая Ложа Смеха живет на его деньги, что он самый знаменитый и богатый из нас, поэтому он требует выборов и хочет стать Великим Мастером вместо Тристана.
– Логично, – замечает Исидор.
– Выборы состоялись. Самое удивительное, что ему не хватило только одного голоса. Быть может, моего. Перед отъездом он сказал: «Я найду способ получить то, чего мне не дают».
– То есть ваш лучший шутник уже не шутил, – замечает Исидор.
– Мы сами не понимали, что породили монстра.
– Диктаторы типа Фиделя Кастро, Норьеги или Бен Ладена начинали агентами ЦРУ, – напоминает Исидор.
– А Дарт Вейдер был джедаем, прежде чем перешел на сторону темной силы и восстал против тех, кто его воспитал, – добавляет Лукреция.
– Но тогда разрыв еще не произошел. Мы так гордились им, что ничего не видели. Мы прощали ему все, как гениальному избалованному ребенку. Мы продолжали работать на него. Дарий Возняк построил театр, потом открыл «Школу Смеха» – разумеется, при нашей финансовой поддержке, с нашими учителями, опираясь на наш опыт. Мы еще верили, что он, по выражению Стефана Крауца, «наше окно в мир». Его могущество росло. Дарий повелевал толпами, заставлял смеяться стадионы.
– «Берси», «Парк де Пренс», «Стад де Франс»… – вспоминает Лукреция.
– Икар поднялся к солнцу, и его восковые крылья растаяли, – шепчет Исидор.
– Эгоцентризм Дария рос. Он стал вспыльчивым, властным, агрессивным параноиком. Не выносил никакой критики, разучился смеяться над собой. Он теперь вообще не выносил насмешек.
Беатрис кладет обе руки на чемоданчик.
– Мы не хотели замечать очевидного. Мы постоянно находили ему оправдания. Считали все его выходки капризами слишком востребованной звезды.
– Вы не хотели признать, что ошиблись в выборе знаменосца.
– Но в один прекрасный день он ушел из корпорации Стефана Крауца и основал собственную фирму вместе с братом Тадеушем. Так развод стал официальным. Он забыл обо всем, что мы для него сделали. Он забрал у нас все: концепцию школы смеха, идею дуэлей юмористов и турниров «ПЗС», даже розовый цвет одежды членов Великой Ложи Смеха. Он просто-напросто организовал параллельное секретное общество, скопировав все, что узнал от нас, но оставив себе все доходы, которые приносила его популярность.
– Ему не хватало только одного. «Шутки, Которая Убивает», не так ли? Скипетра, без которого король не