Джон наклонился и что-то прошептал в ушко двоюродной сестренки

– Крррасивое, – повторила Ники, растягивая звук «р», – у тебя красивое-пликласивое платье.

Все вокруг одобрительно закивали, и малышка засияла.

Санни расхохоталась.

От ее смеха сердце Ченса подпрыгнуло в груди, горло сдавило, глаза сами на секунду закрылись. Когда он их снова открыл, Мэри взяла руководство на себя.

– Вы, наверное, очень утомились, – обратилась она к Санни своим нежным певучим южным голосом, – выкиньте из головы все проблемы. Я уже приготовила постель, вы можете отдыхать, сколько пожелаете. Ченс, отнеси нашу гостью в машину и, будь добр, поосторожнее.

– Слушаюсь, мэм.

– Дядя Денс! – раздался отчаянный крик Ники. – Я забыла отклытку!

– Какую открытку? – спросил он и развернул Санни таким образом, чтобы она видела его племянницу.

Малышка покопалась в кармане крошечных красных шортиков и извлекла на свет мятую бумажку. Встав на цыпочки, она протянула ее Санни.

– Я сама сделала, – похвасталась она, – бабуля помогала.

Санни развернула измусоленную бумажку.

– Я писала класным каландасом, – пояснила Ники, – он самый класивый.

– Ты права, – согласилась Санни и неожиданно громко сглотнула.

Ченс заметил, что бумага в ее руке задрожала.

Буквы были кривыми, неровными, разной высоты. Должно быть, маленькая девочка долго трудилась над ними с помощью терпеливой и опытной Мэри, так как слова оказались написаны без ошибок.

– Добро пожаловать домой, Санни! – вслух прочла Санни и сморщилась. – Это самая замечательная открытка в моей жизни, – сказала она, после чего уткнулась в шею Ченса и разрыдалась.

– Все нормально, она точно беременна, – успокоил всех Майкл.

Трудно сказать, кто в кого влюбился больше: Санни в Маккензи или Маккензи в Санни. Как только Ченс возложил ее на середину просторной кровати, которую для гостьи приготовила Мэри, Санни почувствовала себя королевой, милостиво принимающей подданных. Никто и словом не намекнул, что эта комната – бывшая спальня Ченса.

Так как спать больная не хотела и расположилась, полулежа, в высоко-взбитых подушках, очень скоро все женщины и самые маленькие дети устроились рядом на стульях, на полу, и даже на постели. Близнецы без устали ползали с одной стороны кровати на другую, для равновесия сжимая кулачками мягкую ткань одеяла и не переставая неразборчиво бормотать на, как называла его Бэрри, «языке близнецов». Шиа щекотала развалившегося на полу Бенджи, который просил: «Еще, еще!» – как только она прекращала забаву. Ники с красным карандашом в руках сидела на кровати, скрестив ноги, и старательно выводила буквы еще одной «отклытки». После оглушающего успеха первой девочка решила написать еще одну для Бэрри, предварительно украсив по краям кривыми звездами. Как врача Лорен интересовали все подробности полученного ранения и самочувствие Санни. Кэролайн расчесала волосы будущей родственницы и посоветовала, чтобы не мешали, заколоть их повыше на затылке и выпустить пару сексуально закрученных прядок. Марис, сияя почти черными глазами, рассказывала Санни о собственной беременности. А Мэри за всеми приглядывала.

Оставив родственников плести магическую сеть, в которой Санни почувствует общность с новой семьей и сердечное тепло, Ченс направился к конюшне. Напряжение, беспокойство и даже легкая паника не отпускали его, поэтому хотелось немного тишины и уединения. Когда ближе к ночи все успокоятся, состоится серьезный разговор с Санни. Больше тянуть нельзя. Ченс отчаянно молился, чтобы она смогла простить его и полуправда и откровенная ложь не настроили ее на непримиримую борьбу. Он безумно любил ее и не представлял себе жизни без Санни. Когда она разрыдалась у него на руках, его собственное сердце едва не остановилось по простой причине – Санни повернулась к нему, а не от него.

И она снова начала смеяться. Он не слышал ничего более приятного в жизни, чем звук ее смеха, от которого кружилась голова. Как он сможет жить дальше, не слыша смеха Санни?

Ченс положил полусогнутые руки поверх двери в стойло и опустил на них голову. Санни должна его простить. Должна.

– Это очень трудно, да? – низким голосом произнес Вульф, останавливаясь рядом с Ченсом и тоже опираясь руками на дверь стойла. – Любить женщину. Но это и самая большая радость в жизни.

– Никогда не думал, что такое может произойти со мной, – вымученно ответил Ченс, – я был так осторожен. Никакого брака, никаких детей. Все должно закончиться на мне. Но она меня просто ослепила. Я так быстро влюбился, что даже не успел подумать о спасении.

Вульф выпрямился и прищурил черные глаза.

– Что значит «закончиться на мне»? Почему ты не хочешь детей, если так их любишь?

– Да, люблю, – тихо признался Ченс, – но они – Маккензи.

– Ты тоже Маккензи, – в низком голосе зазвучала сталь.

Ченс устало потер шею.

– В том-то и дело, что я не настоящий Маккензи.

– Не хочешь ли пойти в дом и сказать одной маленькой женщине, что ты не ее сын? – резко спросил Вульф.

– Черт, ни за что!

Ченс не мог обидеть мать подобными словами.

– Ты – мой сын. В полном смысле этого слова, ты мой.

Правда сказанных слов смирила Ченса. Он снова опустил голову на руки.

– Никогда не понимал, как ты мог принять меня с такой легкостью. Ты хорошо знаешь жизнь, которую я вел. Возможно, не во всех подробностях, но в общем можешь представить. Дикое животное – вот кто я был. А ты привел меня домой, разрешил находиться рядом с матерью и Марис…

– И доверие себя оправдало. Ведь так?

– Но могло получиться по-другому. Ты не знал, к чему это приведет, – Ченс помолчал, глядя в темные глубины самого себя. – Когда мне было десять или одиннадцать, я убил человека, – продолжил он без всякого выражения, – вот кого ты пустил в дом. Я воровал, обманывал, нападал на других детей и бил их, а потом отбирал у них все, что хотел. Таким ребенком я был, и этот ребенок до сих пор живет во мне.

Взгляд Вульфа стал жестким.

– Если тебе в десять лет пришлось убить, то подозреваю, ублюдок это заслужил.

– Да, заслужил. Дети, живущие на улицах, легкая добыча для извращенцев, – Ченс стиснул руки. – Я должен рассказать Санни. Не могу просить ее выйти за меня замуж, не предупредив ее, во что она ввязывается, и какие гены я передам ее детям, – он хрипло рассмеялся, – хотя я понятия не имею, какие они – мои гены. Я не знаю о своих родителях ничего, вдруг моя мать была наркоманкой, шлюхой или…

– Прекрати, сейчас же, – твердо остановил сына Вульф.

Ченс поднял голову и посмотрел на него – единственного отца и мужчину, которого он уважал больше всех на свете.

– Я не знаю, от кого ты появился на свет, – сказал Вульф, – но я хорошо разбираюсь в породах, сын, и уверяю тебя, ты – правильной породы. Знаешь, о чем я сожалею больше всего? Что не нашел тебя раньше. Не испытал счастья, видя, как ты делаешь первый шаг, держась за мой палец, не просыпался и не успокаивал, когда у тебя резались зубки или когда ты болел. Не поддерживал, когда, как всем детям, была нужна моя поддержка. Когда ты появился у нас, все это не понадобилось, мой своенравный и дикий жеребенок. Ты не переносил прикосновений, и я старался уважать твои желания. Хочу сказать тебе одну вещь, сынок. Я горжусь тобой, как ничем другим в моей жизни. Ты стал одним из самых правильных мужчин, которых я когда-либо знал, хотя тебе пришлось работать гораздо больше других, чтобы достичь того, чего ты достиг. Если бы мне предоставили возможность выбрать для усыновления одного ребенка из всех детей мира, я бы выбрал только тебя.

Ченс смотрел на отца повлажневшими глазами. Вульф Маккензи обнял своего взрослого сына и прижал к груди, как мечтал все эти долгие годы.

– Я бы выбрал только тебя, – повторил отец.

Ченс вошел в спальню и осторожно прикрыл за собой дверь. Толпа родственников давно рассеялась, большинство разъехались по домам, некоторые остались на ночь у Зейна и Майкла. Санни выглядела уставшей, но на щеках появился румянец.

– Как ты себя чувствуешь, – тихо спросил он.

– Без сил, – ответила Санни, не смотря в его сторону, – но лучше.

Ченс присел на край кровати, стараясь не толкнуть девушку.

– Мне надо тебе кое-что рассказать.

– Если собираешься оправдываться, не теряй время, – сердито ответила Санни, – ты меня использовал. Отлично. Но, будь ты проклят, не имел права заходить так далеко. Ты хотя бы представляешь себе, что я чувствую? Я, как последняя дура, влюбилась, а ты просто играл в свои шпионские игры. Неужели твое эго требует…

Ченс положил ладонь на ее губы. Поверх его смуглых пальцев серые глаза Санни смотрели с неистовой яростью. Он глубоко вздохнул.

– Первое и самое важное – я люблю тебя. Это не игра. Я начал влюбляться в тебя с первых минут встречи. Пытался отстраниться, но… – Ченс пожал плечами и вернулся к главному, – я люблю тебя так, что у меня внутри все болит. Знаю, я не достоин тебя…

Санни рывком отбросила его руку в сторону.

– Что? В принципе, я согласна, после того, что ты сделал, но… что ты имеешь в виду?

Ченс взял ее за руку и вздохнул с облегчением, когда она не выдернула пальцы.

– Меня усыновили, – признался он. – С этим все нормально, даже очень хорошо, но я ничего не знаю о своих биологических родителях. Меня просто выбросили за дверь и забыли. Я вырос на улице диким зверьком, в прямом смысле – на улице. До четырнадцати лет, до усыновления, у меня не было дома. Моими родителями могут оказаться самые недостойные люди планеты, скорее всего, так оно и есть, иначе бы они не выбросили ребенка на улицу умирать от голода. Больше всего я хочу прожить с тобой всю оставшуюся жизнь, но если ты согласишься выйти за меня, то должна знать, во что впутываешься.

– Что? – переспросила Санни, как если бы не поняла ни слова из сказанного.

– Я хотел сделать тебе предложение намного раньше, – честно признался Ченс, – но, дьявол, разве я имею право? Я – темная лошадка. Никто не знает,