– Сэр, уведите мисс отсюда! – Ни один мускул не дрогнул на его лице. – Я вполне здоров и пригоден для земляных работ, сэр! Я готов с покорностью принять все, что сулит мне судьба или Королевский суд!
Он не должен выдать себя ни единым движением, ни единым жестом. Он преодолел множество испытаний не для того, чтобы задание королевской разведки было провалено. Это его долг, и никакие оправдания не спасут от суда собственной совести.
Гарольд вышел из кабинета, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не вернуться назад. Никто не должен знать, что творится в его сердце. Летиция тихонько охнула, и тотчас же запричитал, засуетился сэр Джон Картер:
– Летти, детка моя! Что с тобой? Юнь Чан! Как хорошо, что ты приехал, дорогой! Надо привести Летти в чувство и отправить домой, Юнь Чан!
Гарольд Маккензи шагал по узкому коридору в сопровождении охранника. Ему так хотелось вернуться, обнять Летти, осушить поцелуями ее слезы, крепко поцеловать в припухшие от рыданий губы. Он шагал и шагал, словно заведенный солдатик, и мысленно отдавал себе приказы: «Не поворачиваться! Не смотреть назад! Ты – Джулиан Донован. Тебя никогда не звали Гарольдом Маккензи. Ты никогда не обручался с леди Летицией Картер. Ты служил на военной базе в Хартлпуле всего лишь матросом и никогда не был морским офицером на «Бриллианте королевы». Ты родился в рыбацкой деревне Тонтон на берегу Бристольского залива. Ты Джулиан Донован, Мистер Ди!» Гарольд снова и снова повторял свою придуманную биографию.
Встреча с прошлым оказалась болезненной, все осложнившей. Теперь операция, порученная ему, в одно мгновение может оказаться на грани провала. Если поставить в известность руководителей в Лондоне, пройдет много времени. Заменить его сейчас на кого-то другого невозможно. Уйдет не менее года, чтобы подобрать подходящую кандидатуру. Но можно ли быть уверенным в том, что он больше не встретит Летти? Что взбредет в голову этой сумасбродке, горячо и страстно любимой им?
Одна надежда на то, что доктор Картер сумеет убедить старшую дочь в том, что она ошиблась, обозналась, приняла преступника за порядочного человека. Девушка смирится и не станет искать с ним встреч. Хотя… Гарольд усмехнулся. С ее стремлением всегда и во всем расставлять точки? О, бог мой, Летиция! А может… отложить операцию до лучших времен? Нет, он не имеет на это никакого, права.
Интересно, что будет делать Летти, вернувшись сегодня домой? Разочарованная! Расстроенная! Оскорбленная в своих лучших чувствах! Она ранима, словно ребенок. Похоже, и осталась такой, какой была годы назад.
Из сада доносились приглушенные мирные голоса Элис и миссис Джулии. Открытое окно спальни Летиции выходило на восточную сторону. Ветер колыхал москитную сетку. Яркая шелковая штора взлетала и опускалась в такт дуновениям ветра с моря. Посидев немного и успокоив тревожное биение сердца, девушка сняла шляпку и бросила ее на стул, расстегнула пуговицы и сняла платье. Достала из шкафа другое, из кремового жатого батиста, надела его и прилегла на диван, положив на лоб пузырь с холодной водой. Летиция незаметно задремала и проснулась от осторожного стука в дверь.
– Летти, открой! – прозвучал приглушенный голос отца.
Летиция встала, отодвинула ногой упавший на пол пузырь и отперла засов. Отец, взволнованный и взбудораженный, вошел в ее комнату, плотно прикрыл за собой дверь.
– Дорогая Летиция! – начал он высокопарно, но дочь жестом прервала его, уловив за тонкой стеной слабый шелест шелкового платья и легкие, крадущиеся шаги. Девушка распахнула дверь и почти сбила с ног притаившуюся возле косяка Климентину.
– Подслушивать и подсматривать некрасиво, сестрица! Ты что-то хотела узнать? – Летти смотрела на Климентину выжидающе. – Я слушаю, спрашивай.
– О чем? – Климентина отвела в сторону сузившиеся от неудовлетворенного любопытства глаза. – О чем вы с па собрались секретничать?!
– Заходи, Климентина, у нас нет от родных никаких секретов. Мне стало плохо во время работы. Ты же знаешь, я с утра чувствовала себя неважно. Папа приказал Юнь Чану привезти меня домой пораньше, и вот, закончив дела, тут же примчался, чтобы оказать мне помощь. Но твоя помощь не требуется, Климентина.
Заметив, что сестра стоит возле двери, не решаясь войти, Летиция посторонилась, освобождая проход.
– Папа, что ты стоишь, словно чужой человек?! Присядь на диван! Поздоровайтесь, дорогие мои! Вы же еще сегодня не виделись! – Она засмеялась, встряхнула головой, отошла к окну. – Как хорошо дома! Нет этих душных каморок, как в пакгаузах! Не тянет печным жаром от тонких переборок! Не пахнет потом от мужчин, истомившихся в жутких тюремных трюмах!
– Тебе не следует какое-то время сопровождать меня на службу, Летти! Я напишу рапорт и потребую, чтобы мне выделили секретаря для ведения записей! – Доктор озабоченно потирал свой высокий лоб с височными залысинами.
– Что-то произошло? – Климентина, словно охотничья собака, нюхом чуяла какую-то тайну, объединяющую отца и старшую сестру. – У вас такой таинственный вид, словно Бертран Крейн внезапно сделал Летти предложение! – Она подскочила к отцу, сверкая глазами, светящимися любопытством. – Это, наконец, произошло, папуля?!
– Дитя мое, Климентина, – отец справился с волнением, – ты слишком торопишь события! Разве порядочные люди делают предложение на службе?! Даже если Крейн не джентльмен, он не мог бы допустить подобной бестактности!
– Да? Я не пойму, когда ты шутишь, па?! – в голосе Климентины сквозило разочарование: никакой тайны между отцом и Летицией нет. – Ну, я пошла в библиотеку! – Девушка поскучнела и исчезла из комнаты.
– Па, – Летиция настороженно посмотрела на отца, – давай не будем говорить дома об этом, хорошо? Пусть твоя тайна останется тайной даже для меня! – Она нежно поцеловала отца в щеку. – Я постараюсь все правильно понять. Ведь появление Гарольда связано с твоей второй службой, да, родной?! Я все продумала, когда возвращалась.
– Ты умница, Летти! – Джон Картер поцеловал дочь в лоб, не подтверждая и не опровергая догадку. – Как ты себя чувствуешь, дитя мое?!
– Хорошо! Но что будет завтра? – грустно глядя на отца, поинтересовалась она. – Прости меня за несдержанность и неосторожность. Прости, папуля. Ты у меня самый лучший мужчина на свете! Но у тебя, оказывается, такая сложная жизнь… А мама знает?
– Нет! Я верю в твою искренность, Летти. Все пройдет. Твоя душа успокоится, возможно, утешится, умница моя! Похоже, я могу спокойно тебя оставить одну? Позвать маму или Элис? – Он все еще был обеспокоен ее состоянием, в глазах читалась тревога.
– Повода для такого беспокойства нет, папа. И пока не будем ничего обсуждать! Договорились, дорогой?!
– Договорились! – Успокоенный доктор покинул комнату дочери.
Летиция осталась одна, чтобы размышлять дальше над всем случившимся.
Что бы ни произошло, и каким бы образом ни оказался здесь Гарольд Маккензи, и каким бы именем он ни называл себя, было ясно одно: что в одну из ночей его отправят на плантацию, где он окажется во власти жестокого надсмотрщика Генри Робертса.
В силу своего гордого и непреклонного характера ее Гарольд не сумеет смириться с положением, в котором оказался. Либо он на самом деле станет преступником, либо сбежит. Она не могла представить себе Гарольда в роли каторжника. Зачем, по какой все-таки причине он оказался здесь?
Стояла тихая и душная тропическая ночь, когда загремел засов на двери камеры плавучей тюрьмы. Гарольд проснулся несколькими секундами раньше – его разбудили громкие шаги конвоиров. Взбудораженный и взволнованный событиями прошедшего дня, молодой человек поднял голову и настороженно прислушался.
Его сокамерники крепко спали. Кто-то громко храпел в такт колебаниям прибрежной зыби. Фонарь на причале то появлялся в иллюминаторе, то желтым
