Больше придворный, чем солдат, он не участвовал в русско-японской войне. Служил в том же гвардейском полку, что и Николай II, причина не хуже другой для быстрого продвижения по службе. Он окончил академию генерального штаба, был ее начальником, служил в военном министерстве. Когда началась война, он находился на должности начальника генерального штаба всего лишь три месяца. Как и германский кронпринц, он был полностью под влиянием своего заместителя, сухого и молчаливого генерала Данилова, усидчивого работника и строгого службиста, который был мозгом штаба.
Предшественник Янушкевича, генерал Жилинский, предпочел уйти с поста начальника генерального штаба и уговорил Сухомлинова, чтобы тот назначил его командующим Варшавским военным округом. Теперь он, находясь в подчинении великого князя, командовал всем Северо-западным фронтом, развернутым против Германии.
Во время русско-японской войны он был ни плохим, ни хорошим начальником штаба у главнокомандующего генерала Куропаткина, где многие погубили свои репутации, сумев остаться в высших сферах, не имея, однако, ни личной популярности, ни военного таланта.
Россия не сделала никаких приготовлений, чтобы выполнить сжатый до предела срок начала наступления, обещанного французам. Пришлось прибегать к импровизации в самый последний момент. Было приказано подготовить план «ускоренной мобилизации», опускавший некоторые промежуточные стадии, чтобы выиграть несколько дней.
Поток телеграмм из Парижа, вручавшихся красноречивым Палеологом, поддерживал нажим. 6 августа в приказе генерального штаба говорилось, что важно подготовиться «к энергичному наступлению против Германии в возможно ближайшее время, чтобы облегчить положение французов, но, конечно, только тогда, когда будут накоплены достаточные силы». К 10 августа, однако, условие «достаточных сил» было снято. В приказах от этого числа можно было прочитать: «Естественно необходимо и нам поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара немцев. Поддержка эта должна выразиться в возможно скорейшем нашем наступлении против оставленных в Восточной Пруссии немецких сил». 1-й и 2-й армиям приказано было находиться «в готовности» начать наступление в М-14 (13 августа), хотя им и придется начать без завершения подготовки тыла, что произойдет к М-20 (19 августа).
Трудности организации были огромными. Как однажды признался сам великий князь, в такой огромной империи, как Россия, когда отдается приказ, никто не уверен в том, что он дошел по назначению. Недостаток телефонных проводов и телеграфного оборудования, а также обученных связистов делал надежную или быструю связь невозможной. Темпы подготовки замедлялись еще и недостатком автомобилей. В 1914 году армия имела 418 грузовиков, 259 легковых и два санитарных автомобиля. (Она имела, однако, 320 самолетов.) В результате припасы доставлялись на станции погрузки на лошадях.
Хуже всего обстояло дело с поставками. После русско-японской войны в результате судебных процессов было обнаружено, что в этом деле господствовали коррупции и воровство. Даже московский губернатор генерал Рейнбот был обвинен во взяточничестве при организации военных поставок и заключен в тюрьму. Но у него оказалось достаточно связей для того, чтобы добиться помилования и получить назначение на другой пост. Собрав поставщиков на первое заседание, главнокомандующий, великий князь, начал со слов: «Только без воровства, господа».
В последний час пятнадцатого дня мобилизации, в 11 часов вечера, в теплую летнюю погоду великий князь покинул столицу и отправился в свой полевой штаб в Барановичах, являвшихся железнодорожным узлом на Московско-Варшавской железной дороге и находившихся примерно посередине между германским и австрийским фронтами.
Великий князь, его штаб и провожающие собрались на платформе вокзала, ожидая царя, который должен был прибыть, чтобы попрощаться со своим верховным главнокомандующим. Однако ревность царицы одержала верх над вежливостью, и царь так и не появился. Раздались тихие прощания и молитвы, отъезжавшие молча сели в вагоны, и поезд тихо тронулся.
На фронте все еще шел процесс формирования армий. Русская кавалерия проводила разведку германской территории с самого начала войны. Ее разъезды имели меньше успеха в проникновении за германские позиции, чем кричащие заголовки и невероятные истории о казачьей жестокости, появлявшиеся в германских газетах[62]. 4 августа во Франкфурте один германский офицер слышал, что в городе собираются разместить около 30 тысяч беженцев из Восточной Пруссии. Требования спасти Пруссию от нашествия славянских орд начали поступать в германский генеральный штаб, пытавшийся сконцентрировать все военные усилия против Франции.
На рассвете 12 августа передовой отряд 1-й армии генерала Ренненкампфа, состоявший из кавалерийской дивизии генерала Гурко и поддерживаемый пехотной дивизией, начал вторжение в Восточную Пруссию и занял город Маргграбов, стоящий в пяти километрах от границы[63]. Стреляя на скаку, русские ворвались в город и обнаружили, что он покинут германскими войсками. Магазины были закрыты, но жители выглядывали из-за ставень. В сельской местности люди уходили еще до прихода войск, как будто их кто-то предварительно извещал.
В первое же утро русские увидели столбы черного дыма, поднимавшиеся там, куда они двигались, а приблизившись, обнаружили, что горели не дома или скотные дворы, а кучи соломы, подожженные бежавшими жителями, чтобы показать направление движения врагов.
Везде были признаки педантичной немецкой подготовки. На вершинах холмов были построены деревянные наблюдательные вышки. Местным мальчишкам от 12 до 14 лет были выданы велосипеды, чтобы они служили посыльными. Германские солдаты, оставленные в качестве разведчиков, были одеты в крестьянскую и даже женскую одежду. Многие были разоблачены. Но еще больше не поймано, как заметил генерал Гурко, — нельзя же было задирать юбки каждой женщине в Восточной Пруссии.
Получив донесения генерала Гурко об оставленных городах и бегущем населении и сделав вывод, что немцы не планировали серьезного сопротивления так далеко на восток от своей базы на Висле, генерал Ренненкампф решил продвинуться как можно западнее, не заботясь о снабжении.
Худощавый, с хорошей выправкой, прямым взглядом и выразительными, закрученными вверх усами, в 61 год он заслужил репутацию смелого, решительного и тактически искусного офицера во время боксерского восстания, русско-японской войны, в которой командовал кавалерийской дивизией, и во время карательной экспедиции в Чите, где он безжалостно уничтожил остатки революции 1905 года. Его военная карьера несколько пострадала из-за германского происхождения и каких-то неясных дел, которые, по словам генерала Гурко, «значительно подорвали его репутацию». Когда в последующие недели поведение Ренненкампфа заставило вспомнить все это, его коллеги тем не менее оставались убежденными в его верности России.
Не обращая внимания на предостережения командующего Северо-западным фронтом генерала Жилинского, настроенного пессимистично с самого начала, поспешно сформировав свои три армейских корпуса и пять с половиной кавалерийских дивизий, Ренненкампф 17 августа начал наступление. Его 1-я армия, насчитывавшая около 200 тысяч человек, пересекла границу на 55-километровом фронте, разделенном Роминтенским лесом. Целью наступления был Инстербургский промежуток, находящийся в 60 километрах от границы, или на расстоянии трехдневного марша. Он представлял собой 50-километровое открытое пространство, лежащее между укрепленным кенигсбергским районом с севера и Мазурскими озерами с юга.
Это была земля маленьких деревень и больших ферм с неогороженными полями и широкими перспективами, открывавшимися с небольших случайных холмов. Сюда должна была прийти 1-я армия и, войдя в соприкосновение с германскими главными силами, дожидаться 2-й армии Самсонова, который, обойдя озера с юга, должен был нанести решающий удар по германскому флангу и тылу. Обе русские армии должны были соединить фронты в районе Алленштейна.
Линия, на которую должен был выйти Самсонов, находилась на уровне Алленштейна, в 70 километрах от границы, то есть в трех с половиной или четырехдневном пути, если все будет хорошо. Однако между его исходными позициями и целью наступления было много препятствий, способных вызвать неожиданные затруднения, которые Клаузевиц называл «помехами» войны.
Из-за отсутствия проходящей с востока на запад железной дороги через русскую часть Польши к Восточной Пруссии армия Самсонова выходила к границе на два дня позже Ренненкампфа, находясь на марше неделю. Ее маршрут проходил по песчаным дорогам и глухомани с лесами и болотами, лишенной населения, если не считать нескольких мелких польских деревень. Находясь на вражеской территории, армия должна была страдать от недостатка продовольствия и фуража.
В отличие от Ренненкампфа генерал Самсонов не знал этого района и не был знаком с войсками и штабом, которыми ему предстояло командовать.
Восемнадцатилетним юношей он участвовал в турецкой кампании 1877 года, в 43 года он уже был генералом, командовал кавалерийской дивизией в русско-японской войне, а с 1909 года являлся губернатором Туркестана. Когда началась война, ему было 55 лет и он находился в отпуске на лечении на Кавказе и поэтому не смог прибыть в Варшаву и в штаб 2-й армии до 12 августа.
Связь между его армией и армией Ренненкампфа, а также со штабом Жилинского, который должен был координировать действия их обоих, оставляла желать лучшего. Проведя всю кампанию на штабной игре в апреле, где участвовало большинство тех же генералов и офицеров, которые приняли участие в войне в августе, русский генеральный штаб знал о предстоящих трудностях. Хотя игра, во время которой Сухомлинов выполнял роль верховного главнокомандующего, показала, что 1-я армия выступала преждевременно, с началом войны был принят тот же график. Учитывая, что Ренненкампф выступил на два дня раньше, а Самсонову на марш требовалось четыре дня, перед германскими войсками в течение шести дней должна была быть только одна русская армия.
17 августа два кавалерийских корпуса Ренненкампфа, находившиеся на левом и правом флангах, получили приказ не только прикрыть продвижение армии, но и перерезать обе железнодорожные ветки, чтобы помешать эвакуации германского подвижного состава. Применяя умышленно колею другой ширины в качестве оборонительной меры против германского вторжения, русские не могли использовать свой железнодорожный транспорт и воспользоваться неоценимой сетью железных дорог в Восточной Пруссии, не захватив германские паровозы и вагоны. Русская армия, все больше углублявшаяся во вражескую территорию, почти сразу же обогнала свои еще не укомплектованные гужевые обозы. Из-за отсутствия проводов, необходимых для прокладывания своих собственных линий связи, русские зависели от германских линий и станций, а найдя их разрушенными, вынуждены были прибегать к радиосвязи, посылая сообщения открытым текстом из-за того, что в дивизионных штабах не было кодов и шифровальщиков.
Не хватало самолетов для проведения воздушной разведки и артиллерийского наблюдения, поскольку почти все они были отправлены на австрийский фронт. При виде самолета, незнакомого им до сих пор, русские солдаты открывали по нему огонь, убежденные в том, что подобное хитрое изобретение, как летающая машина, может быть только германским[64].
Пехотинцы имели четырехгранные штыки, примкнутые к винтовкам: они удлиняли их до человеческого роста и в рукопашном бою давали преимущество над немцами. Однако по огневой мощности и эффективности из-за большого количества артиллерии две германские дивизии были равны трем русским. К недостаткам русских можно также отнести ненависть, которую питали друг к другу военный министр Сухомлинов и верховный главнокомандующий, великий князь. И еще была плохая связь между фронтом и тылом, нечеткое снабжение. Уже через месяц войны нехватка патронов и снарядов была настолько велика (при полном безразличии или бездействии военного министерства), что 8 сентября великий князь был вынужден обратиться непосредственно к царю. На австрийском фронте, докладывал он, боевые действия приходится приостановить, пока не будет накоплен запас по 100 снарядов на орудие. «В настоящий момент мы имеем только 25 снарядов на орудие. Я обращаюсь к Вашему Величеству с просьбой ускорить отправку снарядов».
Возглас «Казаки!», раздавшийся из Восточной Пруссии, повлиял на решение Германии оставить минимальные силы для обороны. 8-я армия, находившаяся там и состоявшая из четырех с половиной корпусов, кавалерийской дивизии, гарнизона Кенигсберга и нескольких территориальных бригад, по
