Но у подъезда глянет хмуро,Настороженна и глуха,Сырая площадь, как цезураАлександрийского стиха.Быть может, память о набегеВчерашней творческой волныПочиет в ревностном ковчегеСебялюбивой тишины,И в черном сердце — вдохновенье,И рост мятущейся реки,И страшное прикосновеньеПрозрачной музиной руки, —На тысячеголосом стогнеКамнеподобная мечта,И ни одно звено не дрогнетПо-римски строгого хребта.
1 января 1915
67. НАБЕРЕЖНАЯ
Кто здесь плотник, Петр или Иосиф,Поздно было спрашивать, когда,Якоря у набережной бросив,Стали истомленные суда.Как твоим, петровский сорожденец,Куполам не надо звонаря,Так полуулыбкой — невских пленницДержит двуединая заря.Кораблестроитель черноокий —Крепче клятв завязаны узлы! —Знал: река не перестанет в докиПодплывать тюленями смолы,Но всегда отыщет меж судамиЗнак медузы утлый рыболов:В розовато-черном СаардамеЗолотые гроздья куполов.
1915
68. НОВАЯ ГОЛЛАНДИЯ
И молнии Петровой дрожи,И тросы напряженных рук,И в остро пахнущей рогожеО землю шлепнувшийся тюк —Заморские почуяв грузыИ тропиками охмелев,Как раскрывался у медузыНовоголландской арки зев!Но слишком беглы очерк суденИ чужеземных флагов шелк:Пред всей страною безрассуденПетром оставленный ей долг.Окно в Европу! ПроработавСвой скудный век, ты заперто,И въезд торжественный Ламотов —Провал, ведущий нас в ничто!Кому ж грозить возмездьем скорымИ отверзать кому врата,Коль торг идет родным просторомИ светлым именем Христа?
