громыхающим под ядрами камнем! Ма-а-а-ма! Сейчас притащили израненный вечер. Крепился долго, кургузый, шершавый, И вдруг, надломивши тучные плечи, Расплакался, бедный, на шее Варшавы. Звезды в платочках из синего ситца Визжали: «убит, дорогой, дорогой мой!» И глаз новолуния страшно косится На мертвый кулак с зажатой обоймой. Сбежались смотреть литовские села, Как, поцелуем в обрубок вкована, Слезя золотые глаза костелов, Пальцы улиц ломала Ковна. А вечер кричит, безногий, безрукий: «Неправда, я еще могу-с — Хе! — Выбряцав шпоры в горящей мазурке, Выкрутить русый ус!» Звонок. Что вы, мама? Белая, белая, как на гробе глазет. «Оставьте! О нем это, об убитом, телеграмма. Ах, закройте, закройте глаза газет!»

Октябрь 1915 г.

«Война объявлена!»

«Вечернюю! Вечернюю! Вечернюю! Италия! Германия! Австрия!» И на площадь, мрачно очерченную чернью, Багровой крови пролилась струя! Морду в кровь разбила кофейня, Зверьим криком багрима… Отравим кровью игры Рейна! Громами ядер на мрамор Рима! С неба, изодранного о штыков жала, Слёзы звезд просеивались, как мука в сите, И подошвами сжатая жалость визжала: «Ах, пустите, пустите, пустите!» Бронзовые генералы на граненом цоколе Молили: «Раскуйте, и мы поедем…» Прощающейся конницы поцелуи цокали, И пехоте хотелось к убийце-победе. Громоздящемуся городу уродился во сне Хохочущий голос пушечного баса, А с запада падает красный снег Сочными клочьями человечьего мяса. Вздувается у площади за ротой рота, У злящейся на лбу вздуваются вены… «Постойте, шашки о шелк кокоток Вытрем, вытрем в бульварах Вены!» Газетчики надрывались: «Купите вечернюю!.. Италия! Германия! Австрия!» А из ночи, мрачно очерченной чернью, Багровой крови лилась и лилась струя.

20-го июля 1915 г.

Рисунок Давида Бурлюка

Николай Бурлюк

Ночная пиявка

Осенний, сырой вечер разлагающий одежду. Темные своды рощи и тлеющие листья. Неба нет и вместо него склизкий черный коленкор. Влажные босые ноги липнут к податливой земле. Пар и тепловатый туман приникли к очам и только видны под стопами глазницы усопших листьев. Приклеиваются к съежившимся подошвам узкие листья ивы и распухшие — осины.

Скользит случайный и плотно пристает к руке, медовый и прозрачный, последний лист. Бессильно ожидаю ветра, — не сдует ли его, — но желтый серп стягивает кожу как колодой и, когда судорожным движением срываю ее — ночную пиявку, — обнаруживается отверстие; всего в один дюйм, но в него видна пустота целлулоидного тела.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату