Молится и молится красными крестами…. . . . . .церковка бульварному изголовьюПрипала, — набитый слезами кульА у бульвара цветники истекают кровью,Как сердце, изодранное пальцами пуль…Тревога жиреет и жиреет…Жрет зачерствевший разум…Уже у Ноева оранжереиПокрылись смертельно-бледным газом!..Скажите Москве: пускай удержится! Не надо! Пусть не трясется!Через секунду встречу я неб . . . . . . возьму и убью солнце! Видите!Флаги по небу полощет! Вот он! Жирен и рыж.Красным копытом грохнув о площадь,Въезжает по трупам крыш!«Тебе, орущему: „Разрушу, разрушу!“,Вырезавшему ночь из окровавленных карнизов,Я, сохранивший бесстрашную душу, — Бросаю вызов!»Идите, изъеденные бессонницей,Сложите в костер лица!Все равно! Это нам последнее солнце — Солнце Аустерлица!Идите, сумасшедшие, из России, Польши. СегодняЯ — Наполеон!Я полководец и больше — СравнитеЯ и он.Он раз чуме приблизился троном,Смелостью смерть поправ.Я каждый день иду к зачумленнымПо тысячам русских Яфф!Он раз, не дрогнув, стал под пулиИ славится столетий сто,А я прошел в одном лишь июлеТысячу Аркольских мостов!Мой крик в граните времени выбит,И будет греметь и гремит,Оттого, что в сердце, выжженном, как Египет,Есть тысяча тысяч пирамид!За мной, изъеденные бессонницей!Выше! В костер лица!Здравствуй, мое предсмертное солнце, Солнце Аустерлица! Люди! Будет! На солнце! Прямо!Солнце съежится аж!Громче из сжатого горла храма,Хрипи похоронный марш. Люди,Когда канонизируете именаПогибших меня известней,Помните, еще одного убила война— Поэта с Большой Пресни!
Москва 1915 г.
Мама и убитый немцами вечер
По черным улицам белые материсудорожно простерлись, как по гробу глазет!Вплакались в орущих о побитом неприятеле:«Ах, закройте, закройте глаза газет!» Письмо.Мама, громче!Дым, дым, дым еще!Что вы мямлите, мама, мне?Видите, весь воздух вымощен
