хорошо осведомлены о делах и планах вашего отца. И напомнил я обо всем исключительно для того, чтобы избежать теперь лишних разговоров о необходимости развода. Для Евгении, вы, вероятно, понимаете, это благо. Полагаю, это справедливо и нисколько не огорчает и вас, тем более не повлияет на вашу дальнейшую жизнь. Безусловно, с соблюдением приличий…

— Это уже слишком… — прервал Берков своего тестя. — Я слушал вас внимательно, у меня нет оснований относиться к вам без почтения, однако…

В это время Курт обернулся и взглянул на отца. В его взгляде барон прочел не то, чтобы неудовольствие, а будто огорчение, досаду, связанные, несомненно, с длинным отцовским монологом. Виндег решил закончить свой разговор с зятем в несколько смягченном тоне.

— Я не имел намерения оскорбить вас, но…

— Я в этом уверен. Итак, забудем об этом. Что же касается развода, то я уведомлю своего адвоката, чтобы он все согласовал с вашими желаниями. Если же понадоблюсь я лично, то, пожалуйста, располагайте мной. Я сделаю все, чтобы как можно скорее и деликатнее завершить дело.

Поклонившись им обоим, он вышел из комнаты. Через минуту Курт был рядом с отцом.

— Что все это значит, папа? Что сделалось с Артуром в эти три месяца? Уже вчера вечером он показался мне серьезнее и положительнее, чем прежде, ничего подобного я от него не ожидал.

Барон все еще не мог опомниться от изумления, и только восклицание сына немного привело его в себя.

— Он, кажется, действительно не знал, какую роль его отец играл в этом деле, — смущенно сказал барон. — Конечно, это меняет дело. Только бы он не требовал, чтобы я остался его должником.

— Он поступает совершенно правильно, — горячо воскликнул Курт, — если ему теперь известно, какими грабительскими процентами Берков довел нас до этого несчастья! Он и четверти той суммы, которая выросла потом до гигантских размеров, не ссудил нам и не заплатил за скупленные им наши векселя, и сын не должен брать ни гроша, если не хочет обесчестить себя. Видно было, что он сгорает от стыда за всю эту позорную историю, но все-таки разговор принял странный оборот. На его долю выпала самая ничтожная роль, а кончилось тем, что нам приходится почти стыдиться своего положения.

Барону, вероятно, не очень-то по душе пришлось последнее замечание сына, может быть, потому, что он ничего не мог возразить.

— Если мы не правы, я воздаю ему должное, — сказал он, — тем более что мы теперь действительно обязаны ему за его согласие на развод. Я не думал, что все так легко устроится, несмотря на равнодушие, с каким он с самого начала относился к этому браку.

Лицо Курта приняло столь несвойственное ему задумчивое выражение.

— Не знаю, папа, почему-то мне кажется, что это дело нельзя считать оконченным. Берков совсем не был так спокоен, как хотел казаться, Евгения тоже. То, что он так вздрогнул, когда ты сказал, что она требует поторопиться с разводом, не свидетельствует о равнодушии, а лицо, с каким Евгения ушла отсюда, еще меньше. В связи с этим мне пришла в голову одна мысль…

Барон снисходительно улыбнулся.

— Ты до сих пор еще ребенок, Курт, несмотря на свои двадцать лет и офицерские эполеты. Неужели ты думаешь, что решение, которое они оба, как оказалось, давно уже приняли, не является результатом всевозможных столкновений? Конечно, Евгения ужасно страдала от них, а, возможно, и Берков также. То, что ты так мудро заметил, — не больше как отголосок прежних бурь. Слава Богу, теперь положение обеих сторон выяснено, и все бури кончились.

— Или, вернее, еще только начинаются! — пробормотал себе под нос Курт, выходя вместе с отцом из комнаты.

Наступил вечер; в доме все бурлило от суеты и сборов. После обеда барон Виндег имел продолжительный разговор с дочерью, и вслед за тем горничная получила приказание укладываться.

Евгения сидела в своей комнате. В голове у нее все перемешалось, то сливаясь в единый вязкий ком, то расплываясь, рассыпаясь на какие-то части. Она не могла разобраться в себе. Не понимала, почему на душе такой камень, когда все, о чем еще совсем недавно никто не позволял себе думать, так удачно решается. Перед ее мысленным взором проходили картина за картиной, эпизод за эпизодом. Артур (вот и произнесла она, наедине с собой, именно это имя!), взволнованный ее внезапным отсутствием, спешит, разыскивает, наконец, спасает ее. И этот блеск в его глазах, удивительный, загадочный, что он должен означать? Равнодушие с его стороны… Единственно ли точное в данном случае это слово?

— Боже, да что же со мной? Нет, все правильно. Только прилично ли, даже в глазах света, оставлять законного супруга в сложившихся обстоятельствах? Да, но это если…

В дверь постучали. Пришла горничная с каким-то мелким вопросом, относящимся к сборам.

— Что такая спешка? — спросила ее хозяйка.

— Да ведь завтра-то ехать, как же…

Евгения хотела еще о чем-то спросить, но сдержалась. Выходит, срок изменен. Отец торопит? Или…

— Ваш супруг приказали после обеда, чтоб к отъезду как следует все собрать.

— Хорошо, иди, — отпустила Евгения прислугу и, когда та вышла, решила пройтись по дому. Ноги сами понесли ее на половину Беркова.

Она вошла в зал и, подойдя к дивану, присела. Вдруг за дверью послышались торопливые шаги, и на пороге появился хозяин дома. Увидев Евгению, он вздрогнул от неожиданности, да и во всех его движениях ощущалась какая-то нервозность.

— Ты здесь? Прости… Я так удивился, когда увидел тебя здесь. Я думал, что ты занята приготовлениями к отъезду.

Эти слова должны были объяснить причину его волнения и, казалось, достигли цели. Прошло несколько секунд, прежде чем молодая женщина ответила ему:

— Ты объявил сегодня после обеда об этом отъезде прислуге?

— Да, я думал предупредить твое желание и, кроме того, мне казалось лучше, чтобы приказание о приготовлениях к отъезду исходило от меня. Ты ведь знаешь, каким предлогом мы воспользовались. Может быть, ты желала иначе повести дело? В таком случае, сожалею, что не знал твоих намерений.

Это было сказано так равнодушно, что на Евгению повеяло ледяным холодом от этих слов; она невольно попятилась.

— Я ничего не имею против этого предлога. Меня только очень удивило то, что уже назначенный срок моего отъезда переносится. Вероятно, у тебя на то свои причины.

— У меня? Я исполнял только твое желание, твое требование. По крайней мере, так сказал мне барон Виндег.

Евгения выпрямилась. Казалось, что с глубоким вздохом облегчения, вырвавшимся из ее груди, вдруг исчезли вся ее робость и неуверенность, как будто этот ответ возвратил ей мужество.

— Я это предчувствовала! Мой отец зашел слишком далеко, Артур; он высказал от моего имени свое личное желание. Я пришла сюда, чтобы выяснить недоразумение и сказать, что не уеду отсюда, по крайней мере, до тех пор, пока не услышу из твоих уст, что ты этого желаешь.

Евгения устремила на Артура пристальный, но робкий, полный тревожного ожидания взгляд, как будто бы хотела что-то прочесть в его глазах; но его глаза оставались непроницаемыми, и вообще ее слова, по- видимому, не произвели никакого впечатления. По его лицу как будто прошла судорога, но, возможно, ей это только показалось или же было очень мимолетно: выражение оставалось тем же, что и прежде, и тон был так же холоден, когда после минутной паузы он спросил:

— Ты не хочешь уезжать? Почему же?

Молодая женщина решительно обратилась к своему мужу:

— Ты сам вчера сказал мне, что в предстоящей борьбе речь идет о твоем существовании; что борьба будет доведена до крайности, я знаю это наверное после встречи с Гартманом, и твое положение гораздо