— На семьдесят пять процентов вооружены винтовками типа «СВТ». Остальные трёхлинейками и «ППШ». миномётный дивизион — три батареи по четыре миномёта калибра пятьдесят миллиметра в каждой. Кроме того, в дивизионе два миномёта калибра восемьдесят миллиметров. В каждом батальоне по миномётной роте по шесть миномётов калибра пятьдесят. В бригаде двенадцать противотанковых ружей. Противогазов нет.

— Противогазы вам на хер не нужны… — буркнул Курочкин. — Лучше по лишней обойме возьмете.

— С продовольствием как? — спросил Тарасов.

— Тыловик что скажет? — повернулся Курочкин к интенданту первого ранга Власову.

— Паек на три дня выдан. Остальное зависит уже не от меня… — пожал тот плечами.

— А от кого? — удивился комфронта. — От меня, что ли?

— От авиации, товарищ генерал-лейтенант. Только от авиации.

— Авиация будет. Полковник! Почему в доме холодно?

Дремавший в углу худощавый адъютант вздрогнул как от удара и, просыпаясь на ходу, выскочил из избы. Через минуту за окном послышался его начальственный мат…

— Авиация будет. «ТБ-3» и «уточки». Тридцати самолётов будет достаточно, — продолжил Курочкин. — Подполковник Тарасов, как поняли задачу? Доложите…

Тарасов снова встал:

— Переходим линию фронта. Сосредотачиваемся в районе Малого Опуева на болоте Невий Мох. Соединяемся с двести четвертой бригадой подполковника Гринёва. Затем уничтожаем аэродромы в районе Гринёвщины. После этого атакуем Добросли, где уничтожаем штаб немецкой группировки…

Доклад Тарасова был прерван грохотом дров, брошенных бойцом возле печки.

— Продолжайте, — поморщившись, сказал Курочкин.

— После этого, вместе с бригадой подполковника Гринёва двигаемся в сторону реки Бель, где и идем на прорыв. Товарищ генерал-лейтенант… Хотелось бы уточнить вопрос. Кто из нас будет осуществлять общее руководство операцией в тылу противника?

Тарасов понимал, что выглядит сейчас карьеристом и дураком, поднимая такой вопрос первым. Но успех всей операции, как думалось ему, зависел от этого не меньше, чем от проблем снабжения.

Но комфронта понял Тарасова по-своему…

— Подполковник! Что вы себе позволяете! Вы отвечаете за свою бригаду, Гринёв за свою. Координация действий будет осуществляться здесь. Здесь! Понятно? — генерал-лейтенант ударил кулаком по столешнице.

Словно в ответ на это боец уронил у печки ещё одну охапку дров.

— Пшёл вон! — рявкнул бойцу Курочкин. — Штаб фронта, а как бордель! Один себе командование выторговывает, другой дровами кидается! Ёпт! Тарасов, объясните, почему вы отказываетесь от выброски бригады самолётами?

— Павел Алексеевич… Я уже докладывал… В письменном виде, между прочим…

— Дерзите, Тарасов, ой, дерзите…

Тарасов заиграл желваками:

— Зима. Глубина снежного покрова в среднем достигает метра. По такому снегу будет затруднительно собрать бригаду в течение ночи. Поэтому предпочтительнее переходить линию фронта между опорными пунктами немцев.

— Вам, конечно, виднее, — Курочкин слегка остыл. Помолчал. Подумал. И сказал:

— Выход бригады назначаем на девятое марта. Послезавтра. Вопросы есть? Вопросов нет. Все свободны.

Тарасов и Гринев переглянулись. Комбриг приложил руку к голове и, четко развернувшись, почти печатая строевой шаг, вышел из избы, вслед за командирами штаба.

Десантники не всегда падают с неба.

Хотя бригада и готовилась, ещё в Зуевке, к прыжкам, линию фронта бригада переходила на лыжах. Да, по честному, какая там линия фронта? Все представляли ее огненной дугой, ощетинившейся злыми пулемётными очередями и тявканьем миномётов. А тут немцы сидели в опорных пунктах — бывших деревнях. И, как правило, вдоль дорог. Потому как Демянский край — это сплошные болота. Незамерзающие. Только сверху метровый слой снега. Вот по нему десантники и шли на лыжах в рейд по немецким тылам.

Ночь. Мартовский легкий морозец. Белые призраки на белом снегу.

— Витек, постой…

— Ну чего там? — раздраженно обернулся сержант Витька Заборских.

— Крепление, будь оно не ладно…

— Почему перед выходом не проверил? — зло спросил командир отделения.

— Да проверил я! — шёпотом возмутился рядовой Шевцов. — Пружина натирает чего-то…

— Не ори! — свистяще ответил сержант, — Чего она у тебя там натирает?

— Да пятку…

— Разворачивайся и ползи назад. В расположение! Мне криворукие и косоногие тут не нужны. Сказал же ещё вчера — все подогнать! — сержант окончательно разозлился.

— Да подогнал я, Витек! Ботинки промокли, блин… Внизу вода сплошняком!

— Обратно, говорю, ползи!

— Не поползу! — набычился Шевцов. — У меня, между прочим, взрывчатка. И что я там скажу?

— А что я лейтенанту скажу, если ты, скотина, все отделение тормозишь, а значит, всю роту!

— Ещё всю бригаду, скажи… — обозлился Шевцов, дергая что-то под снегом.

— Вань, бригада — это мы!

— Скажешь, тоже…

— А кто ещё?

Шевцов ничего не ответил, яростно дергая пружину крепления, впившуюся в промокший задник правого ботинка и натиравшую сухожилие. Кажется, ахиллово? Так его доктор на санподготовке называл?

— Ладно, Вить… Пошли. На привале посмотрю. Поможешь?

— Помогу. Только до привала ещё как до Берлина раком.

— Доберемся и до Берлина.

Слева взлетела немецкая ракета.

Немцы их пускали экономно. Все-таки в котле сидели. Обычно не жалели ночью ни освещение, ни патроны. А здесь сидят как мыши. Раз в пятнадцать минут запускают. Ещё реже шмальнут куда-то очередью. Или того смешнее — одиночным. Больше намекая нашим — не спим, не спим! Нечего к нам за языками лазать!

А мимо почти три тысячи человек в белых маскхалатах в тыл проходят!

«Блин, как же все-таки тяжело идти!» — подумал Заборских, утирая пот с лица. Шли они на лыжах охотничьих. Широких — с ладонь. По целику на них не бегают. Ходят, высоко поднимая ноги. Колено до пояса. На каждому шагу. И так пятнадцать километров…

Под утро поднялась метель.

Идти стало сложнее. Но зато, хоть как-то следы заметало… Впрочем, после такого стада:

— четыре отдельных батальона;

— артминдивизион;

— отдельная разведывательно-самокатная рота;

— отдельная саперно-подрывная;

— рота связи;

— зенитно-пулемётная рота;

Две тысячи шестьсот человек в промежутке между двумя опорными пунктами — Кневицы и Беглово — а это всего лишь пять-шесть километров поля.

Впрочем, метель не помогла…

Когда рассвело, бригада устроилась на дневку…

— Шевцов, что у тебя с креплением?

— Не только у него, сержант, — откликнулся ефрейтор Коля Норицын. — Почитай, пол-отделения маются. А то и пол-роты. А, стал быть, и пол- бригады.

Заборских ругнулся про себя. Несмотря на морозную зиму — в феврале до минус сорока двух доходило — болота так и не замерзли.

Десантники проваливались до самой воды — сами здоровяки и груз у каждого — пол-центнера.

Сначала думали идти в валенках. Хотя днем и припекало уже по-весеннему, ночью мороз трещал, опускаясь до двадцати пяти, а то и тридцати. Но потом комбриг приказал идти в ботинках. А крепление по ботинку скользит, сволочь, и начинает по сухожилию ездить вверх-вниз. Некоторые уже пластырями потертости заклеивают.

— Все живы? — подошёл комвзвода, младший лейтенант со смешной фамилией Юрчик.

— Так точно, товарищ командир! — козырнул Заборских. — Только вот…

— Знаю, — оборвал его комвзвода. — Решим этот вопрос. Пока отдыхайте. Костры не разводить. Не курить. Паек не трогать.

— А как тогда отдыхать? — спросил кто-то из десантников.