Я отнес ее в кухню, а оттуда поднялся в ее комнату, сырую и затхлую. Открыл окно, положил ее на постель и отошел; моя рубашка была покрыта красными пятнами, руки стали влажными от крови. Меня передернуло: кровь испугала меня сильнее, чем ее мертвое тело, я не сознавал его, словно тело передо мной было не Доминик, а просто ее отображением, копией, подделкой, а ее истинная сущность осталась со мной, в моей душе, она отнюдь не умерла.

Не оглядываясь, я вышел из комнаты. Зашел к Джеку, снял окровавленную одежду и надел одну из его рубашек. На улице я вымыл руки под колонкой, глядя, как красное растворяется в водостоке: ее последняя сущность так легко ускользала от меня. Я направился в конюшни, отвязал двух лошадей — самых быстрых и сильных скакунов, принадлежавших сэру Альфреду, — и потихоньку вывел их к концу дорожки, сел на одну и взял в повод другую, и мы направились к окраине городка, где стояла тюрьма. Я привязал их снаружи и ввалился внутрь, точно во сне. Стражник — не тот, которого я видел ранее, — спал за своим столом; он подпрыгнул, когда я кашлянул, и нервно вцепился в стол.

— Что тебе нужно? — спросил он, прежде чем его глаза загорелись при виде сигарной коробки в моих руках. Джек, по–видимому, уже посвятил его в наши планы, поскольку он явно обрадовался при виде нее, затем нервно оглядел пустую комнату. — Ты его друг? — спросил он, кивнув в сторону камеры.

— Да, — ответил я. — Могу я его увидеть?

Он пожал плечами, так что я направился по коридору за угол, где была камера Джека. Мой друг ухмыльнулся, завидев меня, но его улыбка быстро увяла, когда он заметил, какое у меня лицо.

— Господи, — сказал он. — Что с тобой стряслось? Ты как призрака увидал. — Джек помолчал. — На тебе моя рубашка, верно?

Я протянул сигарную коробку, чтобы он мог ее увидеть, не ответив на его вопрос.

— Вот, — сказал я, — я достал их.

Стражник появился у меня за спиной, и Джек посмотрел на него.

— Так что? — сказал он. — Сделка в силе?

— А то. Сорок фунтов, и я тебя выпущу, — ответил тот, перебирая ключи в поисках нужного. — Нат Пепис заслужил хорошую взбучку, скажу я вам, — пробормотал он, оправдываясь перед двумя людьми, совершившими куда более ужасные преступления. Джек вышел из камеры, и отдал ему деньги, стражник приготовился к удару, который должен был свалить его с ног. — Постарайся сделать это быстро, — сказал он, повернувшись к столу, и тут Джек поднял стул и разбил его о затылок констебля. Парень упал на пол, лишившись сознания, и хотя рана была не так страшна, как та, что мне довелось видеть этой ночью, — стражник в конце концов выжил, — я почувствовал тошноту и перепугался, что упаду в обморок.

— Пошли, — сказал Джек, выводя меня наружу; за порогом он осмотрелся — убедиться, что поблизости никого. — Ты привел лошадей?

— Да, — ответил я, показав на них во тьме, но сам с места не двинулся.

— В чем дело? — спросил он, озадаченный моим поведением. Я молчал, не зная, что ему сказать.

— Ты можешь мне сказать кое–что? — спросил я. — Правду, какова бы она ни была. — Джек тупо посмотрел на меня и открыл рот что–то спросить, но передумал и просто кивнул. — Ты и Доминик, — сказал я. — Между вами что–то было?

На сей раз он раздумывал долго.

— Что она тебе наговорила? — в итоге спросил он, но я оборвал его:

— Просто ответь! — закричал я. — Между вами что–то было? Ты… приставал к ней?

— Я? — со смехом спросил он. — Нет. — Он твердо покачал головой. — Я этого не делал. А если она тебе такое сказала, значит, она лгунья.

— Она мне это сказала.

— Все было наоборот, — сказал он. — Как–то ночью она пришла ко мне в комнату. Это она делала мне авансы, как ты выражаешься. Я тебе клянусь.

Острая боль пронзила мое сердце, и я кивнул.

— Но ты ничего не сделал, — сказал я.

— Разумеется, нет.

— Из–за меня? Из–за нашей дружбы?

Он громко вздохнул:

— Может, отчасти и из–за этого… Но если честно, Мэтти, она мне никогда не нравилась. Мне не нравилось, как она обращается с тобой. Я тебе это говорил. Она была порядочной дрянью.

Я пожал плечами.

— И все же я любил ее, — сказал я. — Смешно, верно?

Он нахмурился и посмотрел на небо. Начинало светать, нам нужно было отправляться в дорогу.

— Так где же она? — спросил он. Я колебался, не зная, стоит ли говорить ему правду, решусь ли я объяснить, что случилось в эту ночь.

— Она не придет, — сказал я. — Она остается здесь.

Он медленно кивнул, несколько удивившись, но подумал, что лучше закрыть тему.

— А Тома? — спросил он.

Я ничего не сказал. Наступило долгое молчание.

— Хорошо, — сказал он, взбираясь на лошадь, — тогда поехали.

Я вдел ногу в стремя второй лошади, запрыгнул в седло и последовал за Джеком Холби, уже удалявшимся прочь от городка. Я не оборачивался; хотел бы я описать путешествие, что привело нас на южное побережье, на борт судна в Европу, к свободе, но не могу припомнить ничего — ни единого мига. Мое детство кончилось. И хотя мне суждено было прожить долгую жизнь — куда более долгую, чем я мог себе тогда вообразить, — я стал взрослым в тот момент, когда моя лошадь выехала за те ворота, которые годом раньше привели меня в Клеткли.

И впервые в жизни я ощутил полнейшее одиночество.

Тара сама предложила встретиться в том же итальянском ресторанчике в Сохо, где мы в начале года обсуждали ее уход со станции. Я не знал, хочу ли я этой встречи и отчасти нервничал, пока сидел, дожидаясь ее. Мы не виделись больше полугода, и за это время я лишь изредка наблюдал ее по телевизору.

Но когда после давления Кэролайн и ее коллег–заговорщиков со станции я позвонил Таре, она сразу же согласилась со мной повидаться. Мы поболтали минут десять, а потом договорились о времени и месте встречи.

Наконец она появилась, и я слегка удивился. Когда я ее в последний раз видел, она казалась воплощением современной женщины с успешной карьерой. Тогда на ней был костюм от знаменитого модельера — никакой готовой одежды для Тары (или Тарантула, как ее называл Джеймс), — ее короткие белокурые волосы были безупречно уложены, будто ее стилист дежурил у ресторана, чтобы нанести последние штрихи, прежде чем она появится на подиуме. Но теперь, полгода спустя, я едва узнал ее. Костюм сменили дорогие белые джинсы и простая блузка с открытым воротом. Она немного отпустила волосы — теперь они просто спадали на шею, — и перекрасилась в брюнетку с несколькими слегка высветленными прядями. В руках она держала органайзер — необходимое дополнение к образу, я полагаю, — лицо почти не тронуто косметикой. Она выглядела потрясающе, она выглядела на свой возраст.

— Тара, — выдохнул я, ошарашенный ее новым, взрослым образом. — Я тебе едва узнал. Замечательно выглядишь.

Она с удивлением посмотрела на меня, затем широко улыбнулась.

— Спасибо, — рассмеялась она, как мне показалось, слегка покраснев. — Ты очень любезен. Ты тоже неплохо выглядишь для своих лет.

Я тоже хмыкнул — скольких еще 256–летних людей она знает? — и покачал головой, стараясь не пялиться на нее. После того, как с формальностями было покончено, мы заказали сравнительно легкий ланч и поудобнее устроились в креслах; повисло неловкое молчание. Разумеется, это я пригласил Тару, и потому беседу следовало начать мне.

— Как жизнь на «Биб»? Лучше, чем у нас, полагаю?

Она пожала плечами.

— Прекрасно, — сказала она без особого восторга. — Очень отличается от того, что я ожидала.

— Чем же?

— Ну, они тратят на тебя кучу денег, но, похоже, их совершенно не волнует, занят ли ты какой–то работой. Мне кажется, это довольно странный способ вести бизнес.

— Это называется сохранять контроль над талантом, — пояснил я. — Они готовы платить огромному количеству людей, подписавших с ними контракты, не столько для того, чтобы они работали на них, сколько для того, чтобы они не работали на кого–то другого. Это старая практика, я и раньше с нею сталкивался.

— Не пойми меня неправильно, — поспешно сказала она, стремясь не выдать, насколько она разочарована в своей новой работе. — Мне есть чем заняться. Через несколько недель я еду на карнавал в Рио–де–Жанейро. В конце этой неделе буду участвовать во «Времени вопросов». В следующем месяце мы с Гэри Линикером[113] собираемся переоформить гостиные в доме друг у друга для передачи, посвященной дизайну интерьеров. У нас на это только два дня, так что нужно сделать… — Она попробовала найти подходящее слово, но не смогла и сдалась. Я опустил взгляд на еду, которую только что принесли, и начал жевать, стараясь не смотреть на Тару: вдруг у нее на лице отразилось крайнее уныние.

— Ну, я рад, что все так хорошо, и тебе есть чем заняться, — наконец сказал я. — Хотя мы, конечно же, скучаем по тебе.

— Еще бы не скучали, — ответила она. — Не нужно было столь поспешно от меня избавляться.

— Это неправда, — запротестовал я. — События разворачивались слишком стремительно, и мне казалось, что если ты получила стоящее предложение от «Би–би–си», в твоих интересах принять его. Я просто думал о твоем будущем.

Тара засмеялась. Она верила в это не больше, чем я.

— Ну что ж, — сказала она. — Все не так просто, признаюсь тебе честно. Думаю, что я немного заблуждалась. У меня были и другие причины уйти со