перед вами свое нутро, и тогда вы видите демонов.
— Демонов?
— Демонов, видения, призраков, фантазии… Не знаю, как это назвать более точно. Делагард думает, что этот большой остров поможет ему стать императором или, может быть, чем-то подобным самому Богу, и все будут находиться под его властью. Причем не только люди, но и другие обитатели Гидроса, даже джилли. И на других мирах тоже… Знаете, он хочет построить космодром.
— Да, — подтвердил Лоулер, — Нид мне сам об этом говорил.
— И он это сделает! Этот человек всегда добивается задуманного. Делагард никогда не останавливается, никогда не отказывается от запланированного. Он даже во сне продолжает думать о претворении своей мечты в жизнь. — Лис осторожно прикоснулась к синяку между скулой и левым глазом. — Вы хотите попытаться остановить его?
— Хотел, но теперь очень сомневаюсь…
— Будьте осторожны. Он убьет вас, если вы попробуете перечить, даже вас, док. Убьет, как жалкую рыбешку.
Пустынное море, казалось, вполне заслуживало свое имя: светлое и странно безликое, без островов, без коралловых рифов, без штормов и даже почти без облаков на небе. Горячее солнце бросало длинные оранжевые лучи на безмятежные, словно застывшие навсегда, серовато-синие волны. Создавалось впечатление, что горизонт отдалился на миллион километров. Ветер дул вяло и налетал редкими бессильными порывами. Приливные волны возникали редко и при этом напоминали рябь на плоской поверхности моря. Корабль с легкостью преодолевал их.
Примерно то же самое относилось и к живым организмам, обитавшим здесь. Кинверсон напрасно закидывал свои сети; улов водорослей у Гхаркида также был минимален. Иногда лишь проплывала, сверкая чешуей, стайка рыб или вдали показывались какие-нибудь более крупные морские животные, но они крайне редко подходили на достаточно близкое расстояние, чтобы их выловил Гейб.
Запасы продовольствия на судне — сушеная рыба и водоросли — иссякали. Делагард отдал приказ о сокращении ежедневного рациона питания. Словом, начинался голодный период их путешествия. Также и нехватка питьевой воды стала напоминать о себе. Во время того фантастического ливня, который предшествовал Большой Волне, они не успели выставить свои водосборники. Теперь же под восхитительно-безоблачным небом уровень жидкости в резервуарах заметно уменьшался с каждым днем.
Лоулер попросил Оньоса Фелка показать ему на карте их нынешнее местоположение. Как обычно, навигатор выражался крайне неопределенно относительно географических вопросов, но он все-таки указал точку на своем глобусе чуть ли не в самой середине Пустынного моря, где-то примерно на полпути между экватором и местом предполагаемого расположения Лика Вод.
— Неужели мы в самом деле здесь находимся? — удивленно спросил Лоулер. — Так далеко? Вот это унесло!
— Большая Волна двигалась с невероятной скоростью. Она несла нас на себе целый день. И просто чудо, что корабль не разлетелся в щепки.
Вальбен рассматривал карту и вслух высказывал свои мысли по поводу происходящего.
— Гм… Мы слишком далеко заплыли, слишком, чтобы теперь поворачивать назад, не так ли?
— А кто вообще говорит о возвращении? Вы? Я? Но только не Делагард.
— Но если бы у нас появилось желание, — тихо произнес Лоулер, — если бы мы захотели…
— Будет намного лучше продолжить плавание, — мрачно и сухо заметил Фелк. — И потом… У нас просто нет выбора. За нами — бескрайняя пустота. Если мы сейчас повернем назад, в знакомые воды, то, скорее всего, умрем с голоду быстрее, чем доберемся куда-нибудь. Единственный шанс на спасение — отыскать Лик Вод. Возможно, там найдется пища и пресная вода.
— Вы так думаете?
— Не знаю… Впрочем, мне ничего неизвестно, — пробурчал Фелк.
— Док, у вас есть минутка свободного времени? — спросил Лео Мартелло. — Я хочу показать вам кое-что.
Лоулер сидел в своей каюте и разбирал бумаги. У него хранилось три коробки с медицинскими картами шестидесяти четырех бывших жителей Сорве, теперь считавшихся погибшими. В свое время Вальбен выдержал настоящее сражение с Делагардом, пока добился разрешения взять их с собой. Но что же теперь с ними делать? Хранить? А для чего? На тот случай, если все пять кораблей объявятся снова? Или для какого-либо будущего историка?
Мартелло и был почти таковым. Возможно, он сможет как-нибудь использовать эти документы в своих песнях?
— Что случилось, Лео?
— Я писал о Большой Волне, — ответил тот, — о том, что произошло с нами, где мы оказались и куда сейчас следуем… Так вот, мне показалось, вы не против прочитать написанное и…
Он широко улыбнулся, хотя в глазах застыла просьба; в них безошибочно угадывалось ожидание и волнение. Лоулер понимал, что Мартелло, вероятно, чрезвычайно горд собой и ему нужна восторженная аудитория. Вальбен завидовал творческой неистовости Лео, его искренности и прямоте, его безграничному энтузиазму. Даже в этой отчаянной и почти наверняка обреченной на провал экспедиции он находил время и силы для своих литературных опытов. Поразительно!
— А вы, я вижу, намного продвинулись, — заметил Лоулер. — В последний раз вы дошли лишь до эмиграции с Земли и до заселения первых миров.
— Да, вы правы. Но я полагаю, что когда-нибудь доберусь до той части поэмы, где будет рассказываться о нашей жизни на Гидросе, и описание путешествия обязательно войдет в текст. Поэтому мною принято решение: написать эту главу прямо сейчас, пока еще свежи все факты в моей памяти, а не ждать, когда стану сорокалетним стариком.
«Почему бы и нет?» — подумал Лоулер.
В течение нескольких последних недель Мартелло отращивал волосы, и его обритая голова постепенно покрывалась густой роскошной шевелюрой каштанового цвета. Он сразу помолодел лет на десять. Лео, наверное, проживет еще лет пятьдесят, если, конечно, переживет это путешествие. А может быть, и все семьдесят… Вполне хватит времени, чтобы написать еще не одну поэму. Но он прав, лучше заниматься этим сейчас, по свежим следам.
Лоулер протянул руку.
— Что ж, давайте посмотрим.
Вальбен прочел несколько строк и сделал вид, словно просматривает все остальное. Это оказались пространные, наспех записанные излияния, неуклюжие и приторные стишки, похожие на ту, предшествовавшую, часть великого эпоса, хотя в этом отрывке присутствовали определенные достоинства рассказа о лично пережитом.
