Возвращаясь в Сен-Поль-де-Жарра, Ле Биан решил сделать крюк и завернуть в то единственное место, где, как он думал, можно было найти сведения об овце, заблудшей в этих краях. Он поехал по длинной аллее, ведущей к аббатству Фоншод, и остановил машину в том же месте, что и прежде. На сей раз навстречу ему вышел сам неумолимый отец Кристиан. Видно было по его походке и насупленному лицу, что новое посещение мнимого инспектора из департамента ему не слишком по душе. Ле Биан даже не успел открыть дверцу, как отец аббат уже укоризненно обратился к нему:

— Я ведь, кажется, говорил вам, что это место — место молитвы и посещений здесь не бывает. Я был недостаточно ясен?

Выйдя из машины, Ле Биан постарался смягчить цербера в сутане:

— Простите, отец мой, но у меня для вас хорошие новости! Кажется, вы получите требуемое на церковную кровлю.

Лицо отца аббата не смягчилось — он только усмехнулся:

— Вот как! Быстро же в наши дни реагирует администрация! А вы давно стали чудотворцем?

Реплика настоятеля не была лишена остроумия, но Ле Биан его не подхватил. Ему надоело ходить вокруг да около. Он перестал изображать из себя чиновника из ведомства культуры, а вместо этого облачился в прокурорскую мантию:

— Вот что — шутки в сторону. Скажите мне, где прячется Карл фон Граф. Вы знаете не хуже моего, что это опасный преступник, находящийся в розыске, и если вы его укрываете, это очень дорого может вам обойтись. Законы Французской республики действуют и в вашей обители.

Произнеся свою тираду, историк следил за реакцией отца Кристиана. Тот даже не моргнул — напротив, уставил стальной взгляд прямо в лицо незваному гостю:

— Вы бредите, сударь! Отчитываться перед вами я не обязан, но скажу вам: вы ошибаетесь! И имейте в виду: законы Французской республики позволят мне и вас преследовать за клевету и ложный донос!

— Что ж, — ответил Ле Биан, не теряя духа, — осмотрим вместе аббатство, и больше я вас не потревожу.

Отец Кристиан пару секунд поколебался, потом повернулся кругом — это должно было означать, что он согласен. В тот самый момент, когда Ле Биан вошел в калитку аббатства, на колокольне раздался короткий удар в колокол, но историк на это не обратил внимания.

Отец аббат с Ле Бианом обошли все строения монастыря, даже заглянули в кельи монахов и послушников. Ле Биан не заметил ничего, что показалось бы ему странным или подозрительным. Они встретили несколько монахов, которые, видимо, были удивлены посещением и лишь небольшим наклоном головы приветствовали постороннего. Они вернулись в главный двор. Отец Кристиан выиграл эту партию.

— Вот, — сказал он, не скрывая радости, — вы довольны? Я уже сказал вам: этому аббатству нечего таить. Мы, конечно, верны своей традиции странноприимства, но законов при этом не нарушаем.

Ле Биан был очень огорчен и лишь попытался в последний раз пригрозить:

— Отец аббат, у меня есть серьезные основания полагать, что некая группа бывших эсэсовцев хочет возродить сообщество катаров. Смею надеяться, вы не поддержите такой замысел. Церковь слишком давно борется с ересью, чтобы закрыть глаза на такое уклонение от истинного пути сегодня.

— Катаров? — переспросил отец настоятель. — Их только тут не хватало! Дорогой друг, я не знаю, какие именно сочинения вы читаете перед сном, но очень вам рекомендую вперед засыпать под что-нибудь другое. А может быть, вы могли бы сделать карьеру беллетриста. От души желаю вам всего доброго.

Историк не улыбнулся на последнее ироническое замечание так же, как и на все остальные. Он сел в машину. По тому, как он нажал на газ, было заметно его раздражение. Отец Кристиан дождался, пока машина не стала неприметной точкой на горизонте, и вернулся в аббатство. Он твердым шагом прошел по коридорам и вышел в клуатр. Там он взял палку и трижды постучал по земле в самой середине сада. Через несколько мгновений открылся люк и наружу вышел человек.

— Опять все тот же надоеда? — спросил он.

— Хватит с меня, фон Граф! — воскликнул отец Кристиан.

— Тсс… — шепнул немец. — Прежде вы никогда не желали произносить мое имя вслух!

— Что вслух — никто нас не слышит! — прервал его отец аббат. — Все монахи в храме, готовятся к пострижению нового брата. Я требую, чтобы вы оставили наше аббатство. Немедленно!

Фон Граф закрыл люк и посмотрел аббату в лицо.

— А кто вы такой, по-вашему, чтобы чего-то от меня требовать?

Отец Кристиан, как показалось, немного сбавил тон.

— Я уже довольно сделал для вас — а теперь, прошу вас, дайте нам жить спокойно.

Фон Граф ответил ему тихо, но с каждой фразой его голос звучал все грозней и грозней:

— А я вам скажу, кто вы такой. Вы коллаборационист, который в здравом уме и твердой памяти благословлял французских волонтеров, поступавших в Легион против большевизма. О да, вам удалось сохранить это в тайне, и бедные солдатики, погибшие на Восточном фронте, не пришли обвинить вас. Но есть фотография, и вы на ней видны. Вы были тогда на десять лет моложе и очень браво смотрелись в окружении черных мундиров с мертвой головой. С тех пор, мне кажется, на вас оставили отпечаток жизненные треволнения. Вы неважно выглядите, отец мой.

Аббат побледнел, а его собеседник продолжал свою речь:

— Вы всегда боролись с коммунизмом и ненавидели евреев. Правда, вам хватило чутья приютить нескольких партизан, и это потом спасло вас, но в глубине души вы не переменились. Гораздо чаще в этих краях вы привечали тех заблудших, кто якшался с оккупантами и наживался, пользуясь смутными временами. Они оставались у вас не надолго, но взять с них мзду малую вы не забывали.

— Перестаньте! — нашел наконец силы вымолвить отец Кристиан.

— Нет, это еще не все! А потом пришли мы. Вы думали, что поймали в сети еще пару птичек, но не знали, что мы решили перебить вашу маленькую коммерцию. Терять монополию вам было совсем не по душе, но мы же знали, чем вы занимались. Как нам было не договориться?

У отца Кристиана от этих слов спирало дыхание так, что он лишь беззвучно открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на песок.

— А потом, когда мы решили воскресить братство…

— Молчите же! — прервал собеседника отец настоятель. — Это совсем не мои дела!

— Так уж и не ваши? — улыбнулся фон Граф. — Вы прекрасно знали, что мы тут готовим. Я скажу вот что: между нами есть большая разница. У нас остались идеалы. В отличие от вас, мы работаем не только ради наживы.

Отец Кристиан выпрямился во весь рост. Когда он знал, что партия проиграна, к нему всегда возвращалось суровое достоинство, которое так ему шло.

— Забудем все это.

— Впрочем, нам повезло, — продолжал немец. — Мы перевезли все, что нас компрометирует, как раз вовремя, пока эта паршивая крыса не успела сунуть свой нос в ваше чудное аббатство. А вскоре, уверяю вас, мы в аббатстве и нужды иметь не будем. Возвращается время еретиков!

— Бога ради, перестаньте! — вскрикнул отец Кристиан. Слушать дальше он не хотел.

— В Лангедок вернется его истинная вера… вернется благодаря паписту. Разве не парадокс?

— Вы с ума сошли!

— И язычество нашей прекрасной Европы сотрет религию семитов!

— Молчите! Молчите! — вопил отец аббат, затыкая себе уши.

Он повернулся кругом и из последних сил бросился бежать по длинной галерее, обнесенной колоннадой.