могилы, задыхаясь от духоты.
— Хершель просил не устраивать поминальной службы… — Он неуверенно глянул на Стива, по лицу которого было видно, что у него есть на этот счет свое мнение. — Однако, — продолжал раввин, — я уверен, что он не стал бы возражать против этого небольшого отрывка: «Умирая, человек забирает с собой не злато и не серебро — он берет с собой свое благочестие и добрые дела. Ибо сказано: когда идешь, они ведут тебя; когда ляжешь, они станут смотреть за тобой; когда проснешься, они будут говорить с тобой». Хершель Ландсманн окончил свой земной путь. Да сохранится память о нем в сердцах близких его.
Раввин обвел взором присутствующих и негромко объявил:
— А теперь следует прочесть кадиш по усопшему.
Стив сделал шаг вперед, а Беннет шепнул:
— Мама, ты как?
Ханна кивнула:
— Ничего. Прочти по нему кадиш, Бен.
Бен подошел к краю могилы и взглянул на раввина в ожидании знака.
И тут Стив сказал:
— Перестань, Беннет, это уже чересчур. Дай я за него помолюсь.
Стив повернулся к раввину за поддержкой.
— Не понимаю… — замешкался тот.
Стив опять посмотрел на Беннета.
— Видишь, даже ребе не понимает, что ты тут делаешь. Нет никаких оснований для…
— Прошу меня извинить, — не дал ему договорить раввин и, указав на Бена, спросил: — Разве этот господин не сын Хершеля Ландсманна?
И не успел Стив высказать вслух сомнения в уместности исполнения Беном иудейского обряда, как Ханна вскричала:
— Стефан, оставь его! Он сын Хершеля. И Хершель всегда любил его как родного. Это ты должен уйти!
Ошеломленный Стив умолк. И ничего не сказал, когда Беннет спросил у раввина:
— Я могу начинать?
Ребе протянул ему молитвенник.
— Нет, спасибо, сэр. Я знаю слова.
Призвав на помощь все свое самообладание, он стал читать в полный голос:
— Йисгадал ве йискадаш шмей рабох…
Нынешняя молитва имела для Беннета и скрытый смысл. Почти тридцать лет назад Хершель Ландсманн стоял у могилы его родного отца и читал над ним поминальную молитву — отчасти от имени Беннета.
И вот теперь, в час неимоверной скорби, акт любви был исполнен заново.
54
Профессор Лора Кастельяно была смущена.
Достигнув без малого сорока лет, она вынуждена была сидеть в коридоре женской консультации бок о бок с молоденькими девчушками, годящимися ей в дочери. Барни рвался сопровождать ее к врачу, но Лора запретила. Из-за его нервозности она уже и так вся издергалась.
А кроме того, она боялась, что доктору Сидни Гастингсу («самому лучшему», как установил Барни, дотошно исследовавший этот вопрос) не понравится столь активное участие безумного папаши-психиатра в борьбе за здоровье своего будущего ребенка.
И по правде говоря, Гастингс вовсе не был в восторге, что на него пал выбор Лоры и Барни. Из врачей получаются самые нервные и беспокойные родители. А если врачи они оба, то с ними вообще сладу не будет.
И он не ошибся. Тем более что Лора в силу своей специальности была ходячей энциклопедией гинекологических патологий.
— Доктор, а не может это быть трисомия? На каком сроке вы сможете определить расщелину позвоночника или болезнь Дауна? Как часто вам придется делать мне УЗИ?
— Лора, успокойтесь, пожалуйста. Вы нервничаете на пустом месте.
— Я не нервничаю, доктор Гастингс. Научно установленный факт: после тридцати пяти каждый следующий год резко увеличивает риск рождения больного ребенка. В сорок лет это один на тысячу, в сорок два — один на триста…
— Лора, не нужно рассказывать мне о всех рисках. И не нужно так тревожиться, ни к чему хорошему это не приведет. Через две недели мы проведем амниоцентез и все узнаем.
— А этот ваш Левин — хороший специалист? Вы с ним раньше работали? Вы уверены, что он сумеет ввести иглу так, чтобы ничего не повредить? Где он учился? Какое у него оборудование? Можно, я с ним заранее встречусь ну, чтобы…
Гастингс уронил голову на стол.
— Лора, я вас умоляю! — простонал он. — Может, вы с Барни сами всем займетесь? Ведь у каждого из вас есть свое мнение!
— Хорошо, — вздохнула Лора. — Я постараюсь больше вам не мешать. Но Барни взял с меня слово, что в следующий раз я возьму его с собой.
— Отлично. Позвоните мне за час до прихода, чтобы я успел смыться из города.
Лора медленно встала. Ей было не до смеха. Гастингс даже представить себе не мог, как много этот ребенок значил для них с Барни. Он окликнул ее уже в дверях:
— Лора, не надо так волноваться! Обещаю вам, все у вас будет в порядке.
Она вяло улыбнулась и сказала:
— И вы и я знаем, что ни один врач не может такого гарантировать. Так что давайте лучше договоримся: вы избавляете меня от банальностей, а я вас — от своего мужа.
— По рукам! — обрадовался Гастингс.
— Лора, дыши. Дыши!
В подготовке жены к родам Барни вел себя как настоящий тиран.
— И не забывай считать: раз-два! — приговаривал он, следя, как она занимается гимнастикой. — Ты ведь хочешь, чтобы фигура у тебя восстановилась как можно скорее? Три-четыре.
— Точнее, этого хочешь ты?
— И я тоже. Мы с тобой во всем заодно, — улыбался он — Ну, давай же. Три-четыре.
Лора не очень страдала от утренней тошноты. Это вызывало у них обоих новое беспокойство, ибо токсикоз хотя и неприятная штука, но показывает, что гормоны циркулируют по женскому организму в достаточном количестве.
— Но послушайте, Лора, — увещевал совершенно осатаневший Гастингс, — нет такого понятия, как «нормальный токсикоз». Вот беременность ваша протекает нормально, это я могу засвидетельствовать. Радоваться надо, что вас не тошнит.
— Нет! — возражала она. — Меня бы больше радовало, если бы я вообще не могла есть.
Гастингс все чаще мысленно благодарил Всевышнего за то, что беременность у женщин продолжается только сорок недель. (Ведь у слоних, напоминал он себе, этот срок составляет два года!)
И вот наступила шестнадцатая неделя. Барни с ужасом ждал в приемной доктора Левина, пока тот введет в плодный пузырь страшную длинную иглу и возьмет пробу околоплодных вод.
Он знал, что лабораторный анализ этой субстанции способен показать практически все возможные патологии и аномалии плода, но сама эта процедура сопряжена с определенным риском. Она на целый процент повышает опасность выкидыша. И прибавляет еще одну морщинку на лбу сорокалетней мамаши и ее мужа.
