салаги, — заорал он, по очереди встряхивая Братьев, — хорош нежиться, пора топать.

Они неохотно поднимались, косясь на труп хонсака. Филипп приобнял хроменького, перекинув его руку себе через загривок, и поспешил к пещере. Скоро его догнали, а затем и обогнали, остальные миротворцы. Генрик уровнял шаг и пошел рядом.

— В засаде много народу было? — спросил его Филипп.

— Десятка два. Знаешь, Капрал, они там собрались или дураки совсем, или я не знаю кто. Представляешь, ни одного зверя в пещере! Ни одного! Сидели по кустам да за камнями, пяток успели даже окопаться по самую маковку, но не ближе, чем в тридцати метрах от входа. Табу у них, что ли, такое? Так ведь с обратной-то стороны влезли вчера без раздумий…

— Не ломай голову, — посоветовал Филипп и протянул шоколадку. — На, пожуй лучше.

— Спасибо, — сказал Генрик. — Слушай, ты что, еще не наелся? — раздраженно обратился он к скачущему на одной ноге терранину, тоскливо взирающему на пролетевший мимо носа батончик. — Сгинь, ненасытный! Капрал, дай ты ему тоже, видишь — мучается человек.

— Шиш ему, — буркнул Филипп. — Лопнет скоро. Нехватчик… Дома нахаваешься, понял?! — прикрикнул он на обжору.

Обжора понял и сник.

Возле пещеры смердело. Развороченные внутренности и пороховой дым. Патроны пищалей заряжались, по-видимому, черным порохом, и чад прошедшего побоища не успел еще развеяться в неподвижном предутреннем воздухе. Братья покашливали и брезгливо обходили свеженькие трупы стороной. Филипп с интересом разглядывал поле сражения, размышляя, насколько успешно управился бы он сам, доведись именно ему воевать тут с хонсаками. Однозначного решения не вырисовывалось. “Качественно сработано!” — похвалил он с завистью.

Генрик молчаливо возгордился, не показывая, впрочем, виду. Он почти отдышался и даже казался чуточку посвежевшим.

В “бутылку” лезли следующим порядком: первый Генрик, за ним — самоходные Братья, и замыкал караван Филипп — с хромоножкой за спиной. Хромоножка, оставшийся без шоколада, совсем загрустил и начал понемногу тормозить движение. Филиппу до того надоело подгонять его, что он снова забросил терранина на плечо и, покряхтывая, нес, как волк барана.

Не без труда протиснувшись в достопамятную дыру — творение пиропатрона, он напоследок обернулся. Обернулся и помертвел. Дыра зарастала. Со сводов пещеры, со стен, даже из пола сочилась, пузырясь, вязкая желтоватая жидкость. Она вспухала высоким пенным валом и выползала толчками наружу, неправильным “жабо” густого инея застывая по краю уменьшающегося на глазах отверстия. Кажется, в пене что-то копошилось. Или кто-то. Захребетник взволновался. Он что-то торопливо говорил и чуть ли не пришпоривал Филиппа. Филипп опомнился и припустил наутек. Наездник вдруг взвизгнул и двумя рывками сполз со спины. Одновременно Филипп почувствовал, как к ноге что-то прилипло и потянуло назад, пока несмело, но крайне настойчиво. Он лягнулся, и напрасно. Нога только сильнее увязла. И ее тут же сильнее потянуло. Брат-терранин душераздирающе заорал захлебывающимся голосом. Филипп, не глядя, пальнул назад из “Дракона”. Ногу отпустило. Брат орал все выше и выше. Оглядываться жутко не хотелось. Филипп оглянулся.

Желтая пена, наполненная изнутри безостановочным скользящим движением (клубок резвых после недельной голодухи червей-выползков, сплетающихся среди пропитанного подсолнечным маслом мха в банке опытного рыбака), залепила бедолагу до подбородка. Его рука, торчащая наружу, нелепо моталась, словно он дружелюбно приветствовал ею кого-то.

Филиппа затрясло, голова кружилась.

Пена вторично пошла на приступ его конечностей. Пока только конечностей и пока только нижних. Он лениво выстрелил в пузырящееся плоское щупальце. Щупальце сократилось, но, утолстившись втрое, опять потекло к нему.

Появился Генрик, отшвырнул Филиппа за спину и открыл огонь. Первый выстрел он адресовал Брату, у которого к этому времени виднелась только верхняя часть лица с неестественно выпученными глазами. Снаряд, снесший полчерепа, превратил голову в кошмарную чашу, наполненную окровавленной плотью. Она тут же скрылась под пузырящейся мерзостью.

Филипп, словно во сне, достал из набедренного кармана пиропатрон, активировал с секундным замедлением и швырнул в хозяина пещеры. Ноги подкашивались, а от той, которая побывала в пенном плену, по телу расползалась зябкая вибрация. Он швырнул еще один патрон, запоздало сообразив, что совсем забыл его активировать.

Впрочем, это было не важно.

Почему-то болел живот.

Генрик почему-то разевал рот абсолютно беззвучно. И бил по щекам абсолютно невесомо. Пены перед Филиппом почему-то уже не было, а был омерзительный, оплавленный и скособоченный анус штольни, ведущей к выходу. И по нему надо было ползти.

Под ногами стеклянно хрустела пористая, как пемза, могила Бородача.

И надо было ползти.

А исходящие слюной пещерные черви только того и ждали. Впереди. И позади. Везде.

Недаром хонсаки сторонились пещеры. Недаром терялись “шмели”. Но почему ловушка пробудилась только сейчас? Что? Я говорю вслух? Разумеется. А почему ты говоришь шепотом? Пивка холодного хватил? Ха-ха-ха! Ладно, ладно, успокойся ты, Генка, я уже ползу. Ведь я — бычий цепень. Ползать по кишкам — мое призвание.

Филипп вдруг пискнул сдавленно и скрючился, совершенно закупорив тесный лаз. В мозгу орудовал чей-то палец, грязный, волосатый, с колючими заусенцами и непременно с огромным неровно обкусанным ногтем. Впрочем, пропал палец так же внезапно, как и появился. Он, должно быть, зацепил там моток спутанных лишних мыслей и уволок в свое логово.

В грязный волосатый кулак.

В башке отчасти прояснилось.

Значит, был он, пальчик-то, каким ни есть, но соратником. Да, брат, друзей не выбирают.

Филипп пополз быстрее. “Дьявол, — подумал он, — я за этот поход дважды чуть не свихнулся. И все в одном месте — подле “донышка”. Может, там какой-нибудь психофон повышенный или другая какая зараза, а я оказался самой восприимчивой особью из имеющихся в наличии? Ох и повезло парню, нечего сказать! Не-ет, дайте только вернуться, сразу побегу на обследование. Пусть Вероника хоть на вонь изойдет от злости, мне до лампочки. “Лечи, — скажу, — и все тут! Долг исполняй”. И будет лечить, как миленькая, а придется — и уточку поменяет…”

“Тьфу ты, урод, — обозвал он себя спустя минуту. — Вероника-то тут при чем? “Уточку” тебе… Особь восприимчивая… Угасни на хер, истеричка сопливая, сволочная. О деле думай!”

Он полз первый. Первый встал на карачки, первый поднялся на ноги. Первый выбрался наружу из проклятой пещеры. Опрометчиво потянулся, не глядя по сторонам, зевнул и вздохнул полной грудью. Впрочем, опасности не было. В противном случае его пристрелили бы сразу, а остальных — немного погодя, когда их выгнал бы из пещеры голод, жажда или разгневанный вспененный владелец.

Он раскрыл аптечку, вытащил упаковку сомы, всыпал в рот, сколько поместилось, и проглотил, запивая водой из фляги. Организм надо было чистить. Поворотом барабана выбрал на инъекторе заряд нейростима, упер холодный дырчатый носик прибора в ямку под ухом и нажал на клавишу. Чуть кольнуло. Он нажал на клавишу еще раз. Мир стремительно приобретал кристальную четкость картинки компьютерного TFT- монитора.

Сразу захотелось пригнуться опасливо. Мозги восстанавливали способность к адекватному восприятию действительности. Он показал знаком, что территория чиста, можно выходить, и, не дожидаясь появления спутников, заспешил, припадая на побывавшую в желтой пене ногу, к штреку.

Генрик включил “пускач”.

Воздух задрожал: на “той стороне” штрека заработал, расшатывая стенку, разделяющую миры, перфоратор. В появившийся лаз сперва запустили терран и только потом нырнули сами легионеры.

Они не видели, как за их спиной зашевелилась земля, и из нее полезли бесчисленные полчища хонсаков, терпеливо дожидавшихся своего часа. Возможно, хонсаки знали: штрек приведет их в самое