Данилович постарался! Стоило мне согнуть кисть до щелчка предохранителя и развернуть ее наружу, как захваты на запястье разошлись, и нож мгновенно выдвинулся вперед, остановившись точно напротив ладони. Я сжал рукоятку и повернул кисть обратно, высвободив клинок из тесного паза между подпружиненными щечками. Хитрая система рычагов немедленно вернулась в исходное положение.

— Хорош баловаться! — цыкнул на меня Генрик. — Убирай железяку, пока кого-нибудь не поранил!

Я пожал плечами и повторил те же процедуры. Ножны выдвинулись, я практически без усилия завел “Рэндал” в паз, и конструкция вновь сложилась, разместившись вдоль предплечья. Я потряс кистью, согнул руку в локте, изобразил апперкот в голову и отдачу воинской чести. Нож нисколько не мешал.

— Готовы? Через двадцать секунд стартуем, — раздался звучный голос Анатолия Анатольевича — батал-куратора нашего взвода и, соответственно, представителя группы военно-технической поддержки Легиона. — Отсчет пошел.

Я сдвинул лицевой щиток до уровня переносицы и оскалился: “Бей жукоглазых!”

Транспортер приподнялся над землей и, мягко взревев, полетел вдоль белой дороги. Ворота были распахнуты. Через полнообзорный блистер кабины я разглядел дядьку Сильвера. Он махал нам своим беретом. Мы все замахали ему в ответ. Он, разумеется, этого не видел, но знал об этом наверняка.

Как только полусфера базы осталась позади, скорость машины существенно возросла. В наушниках щелкнуло, и чистый голос Генрика сказал мне прямо в ухо: “Фил! Если хочешь посмотреть, как будем проходить штрек, включи оптику”. “Уже”, — отозвался я и снова уставился вперед.

Прямо по курсу транспортера, словно гигантский неправильный цветок, распустившийся на изогнутой телескопической мачте перфоратора, висела метрах в полутора над землей пузатая черная клякса со светящейся золотой каймой. Чем ближе мы подлетали, тем ярче сияла кайма. Наконец клякса заслонила собою все, и транспортер нырнул в черноту — как в воду. Заклубились миллионы серебристых пузырьков, нас тряхнуло несколько раз. Секунда — и мы вынырнули в обычном мире.

Только в каком?

Под низким хмурым небом расстилалась равнина — гладкая, без сколько-нибудь заметных неровностей рельефа. Равнину сплошь покрывала буроватая стелющаяся растительность, лишь кое-где на ней виднелись проплешины, присыпанные блестящим белым песком и с торчащими из центра “усами” многометровых “бамбуков”. Это ждали своего часа боевые перфораторы. Навстречу нам летела редкая снежная крупа. Одним словом, был этот кусок параллельного мира чем-то вроде тундры.

Мелькнул табунок животных. Завидев вереницу транспортеров, они не бросились бежать, а легли — и сразу исчезли, слившись с растительностью. “Интересно, — подумал я. — Похоже, что зверушки знакомы с воздушными хищниками. Вот бы посмотреть на такого орлика!”

Наш транспортер пошел на посадку неподалеку от одного из стеблей “бамбука”. Другие — разошлись широким полукругом, преимущественно вправо от нас. Мы, таким образом, оказались почти на самом фланге.

— Держись возле меня, — сказал Генрик и совсем другим, откровенно “командным” голосом рявкнул: — Взвод! Земля!

Корсеты откинулись, щелкнув замками, и мы выскочили наружу, натягивая тонкие согревающие перчатки. Транспортер взмыл и завис на высоте метров десяти-пятнадцати над нашими головами. Без единого слова легионеры развернулись цепью и нырнули в жесткое переплетение красноватых веточек с твердыми, мелкими, как у брусники, листочками.

— Капрал, оптику еще не выключил? — спросил Генрик.

— Нет.

— Ну, смотри: триста — триста пятьдесят метров от нас, направление юго-юго-запад. Видишь нору? Сейчас крысы посыплются.

Я развернулся к югу. “Клякса” канала была значительно крупнее той, каплевидной, через которую мы с Генриком ходили на разведку. И даже той, через которую мы прилетели сюда. Последняя, кстати, была входом в “червоточину”, пронизывающую сразу десятки миров, если не сотни, и являлась творением перфоратора Больших Братьев. А эта — природным образованием. Золотой бахромой она была не богата, и цвет ее был побледнее — скорее темно-серый, чем черный. Она касалась одним из “потеков” земли, и в месте соприкосновения клубился пар.

“Есть, пошли, родимые”, — сухо сказал кто-то.

Из канала начали выпрыгивать розовые фигуры хонсаков. Сразу, едва ступив на землю, они разбегались в стороны, приседали, выставив вперед длинные стволы пищалей и поводя усами. Я с удивлением заметил, что цвет их панцирей начал меняться — темнел, приобретая окраску окружающей растительности. “Ого, никак мимикрия?! Вот те на! А меня никто не предупредил!”

— В прятки решили поиграть, — сказал Генрик. — Ладно. Все равно условия мы диктовать будем, — и приказал: — Четвертый взвод! Сканеры — на тепло и запах!

Тем временем начали прибывать основные силы хонсаков. Они выплескивались из раздутого чрева “кляксы” колышущеюся, многоногой мраморной массой — раз, другой… десятый. Действовали они очень слаженно, подчиняясь или командам, или заранее обговоренному плану. Сперва двигались авангардные, совсем уже изменившие окраску, хонсаки: подымались из зарослей, быстро перебегали на несколько метров вперед, снова опускались. Затем их маневр повторяли первая волна прибывших, потом вторая, третья и все последующие. За считанные минуты они преодолели практически все расстояние, разделявшее нас. До прямого — лоб в лоб — столкновения с людьми им осталось теперь метров сорок, не больше.

Легионеры уже не особо и прятались: большинство, так же как и я, стояли на одном колене, вскинув карабины к плечу.

— Страшно, Капралов? — спросил меня кто-то, кажется, Волк.

— Непонятно, — отозвался я. — Психическая атака, что ли? Неужели они не видят нас? А транспортеры?

— Видят, конечно, только как опасность не воспринимают. Наверное, не приходилось еще сталкиваться. А средств массовой информации у них пока нет. Вот и прут напролом. Ну, сейчас мы им устроим!

В этот самый момент все и началось.

“Бамбуки” вдруг задрожали, заныли тонко, наклонились в сторону рачьего войска и метнули с макушек ветвистые грязно-зеленые разряды. Разряды впились в почву, охватывая скопление хонсаков кольцом, сплелись в сетчатую стену с ячеями неправильной формы, запульсировали ритмично. Раздался громкий звук, похожий на вздох, и огромный участок тундры, ограниченный зеленой “стеной”, встал на дыбы, завернулся исполинским куском брошенной в огонь бересты и покатился к входу в канал: сминаясь, роняя комья земли, обрывки растительности и что-то еще — бесформенное, неприятное, мокрое. Транспортеры ринулись вслед, поливая оголенную почву слепящими, как сварочная дуга, струями пламени.

Я закрыл глаза. Это ужасное избиение напомнило мне почему-то старые художественные фильмы о войне, в которых десятки нацистских самолетов совершенно безнаказанно истребляли колонны вооруженных только трехлинейками советских солдат. И другие, более новые, документальные — о войне во Вьетнаме: с ковровыми бомбардировками, потоками напалма и облаками “оранжада”. Господи! Прости меня! Я грязный наемник, я влез в это дерьмо по самую макушку ради несчастных двухсот тысяч баксов, совершенно не колеблясь. Ну, почти не колеблясь. На стороне заведомо сильнейших. И ведь что в случае со Второй мировой, что в случае с Вьетнамом, что в сегодняшнем “вытеснении” хонсаков восвояси самыми жестокими, самыми безжалостными оказывались (и оказываются) именно они — те, кто считал (и считают) себя носителями передовой идеологии, прогресса, пиком, венчающим цивилизацию.

Я откинул забрало, и меня вырвало. “Заберите свои деликатесы, мать вашу!”

— Закрой щиток, придурок! — зло сказал Генрик. — Блевать потом будешь, я тебе даже компанию составлю, если захочешь, а сейчас вперед! — и врезал мне ботинком под зад. — Вперед, Капралов, или я за себя не ручаюсь!

Я сплюнул, вытер рот тыльной стороной перчатки и опустил прозрачную броню маски: “Давай, слюнтяй, двигай, имей мужество выполнять свой контракт!”

Транспортеры уже висели неподвижно, проход исчез, заваленный огромной горой парящей земли с торчащими белесоватыми волосами корней, а легионеры медленно двигались, обходя распаханное пятно со всех сторон.

— Единичные хонсаки могли остаться среди кустарника. Смотри в оба: они, если заметят тебя первыми,