шлепнувшись с размаху на тротуар, покатился, пополз во всю прыть за поворот. Дом Хребта был угловым. Падающее тело бывшего школьного тирана спасло меня по меньшей мере от трех свинцовых пулек. За углом я вскочил на ноги и бросился к ближайшему забору.

Я успел сделать лишь один шаг.

Непроницаемая темнота, скрывшая дальнейший путь, плеснулась к глазным яблокам от затылка. Чем меня по нему огрели, я, естественно, не разглядел.

Очнулся я почти сразу, но все равно слишком поздно. Казалось, что на затылке тлеет, обжигая черепушку, небольшая головня. Перед потерявшими настройку на резкость глазами расплывались мокрые разводы на досках, которыми был вымощен Хребтовский двор. Доски были плохо оструганы, и шершавая их поверхность неприятно колола мою щеку, плотно к ним прилегающую. В завернутые за спину руки больно врезался холодный твердый металл наручников. (Как драматично прозорлив был Хребет, царство ему небесное, распевая вчерась про гром кандалов!) Сверху больше не капало, но не оттого, что дождь прекратился, а оттого, что двор был крытым.

Неярко светила грязная лампочка над входом в сени.

И лиходеи в мокрой “коже” склонялись молча надо мной. Нечестные лиходеи, бессовестно нападающие на жертву со спины.

Молчали они недолго.

Судя по прорезавшимся голосам, их было трое. И были они нешуточно озабочены. Юра уныло вопрошал к Убееву, куда же теперь он, Убеев, прикажет пристроить трупака. Бравый стрелок визгливо ответствовал, что это дело не его. Он свое дело сделал. И не его, Убеева, беда, что местные пьяницы сами прыгают под пули.

— Бросить его в погреб, да и вся недолга, — посоветовал незнакомый мне третий — удачливый охотник за моей головой, по-видимому.

— А мент? — спросил его Юра. — Мент же сразу допрет, откуда у трупака свинец в башке и брюхе.

— Менту еще бабок сунуть, пускай молчит, — проявил сообразительность Убеев.

— Сколько ты ему сунешь? Жмурик — это тебе не телефонный звонок. За него сотней не расплатишься. У тебя есть лишняя штука? А две? И у меня нету. Да мент и не возьмет. Он, волчара, хоть за звонок бабки и взял, а ведь не позвонил. Позвонил-то этот, которого ты грохнул. Мать-перемать-перемать! Ладно, — решил наконец Долото, — заберем с собой, выбросим по дороге где-нибудь. А с ментом пусть шеф разбирается. Сходите в дом, найдите, во что жмура замотать.

Двое ушли, а Долото остался. Запиликал мобильником.

— Подъезжай, — сказал он кому-то. — Какое, в задницу, “нормально”! Калмык, урод, мужика подстрелил. Нет, не Капрала. Ну, давай по-быстрому. Ага, ждем.

— Юра, — позвал я, пытаясь приподняться (при этом головня на затылке весело разгорелась костерком боли). — Блин, Юра, вы взбесились, что ли? Зачем стреляли-то?

— Оклемался? Быстро ты. Не сердись, Капралов, я к тебе ничего личного не имею. Работа, понимаешь? Велено тебя взять, и все тут. Кровь из носу. Желательно, из твоего. А с калмыка еще спросят. Ему велено было только пугалом поработать. А он сорвался, маразматик. Теперь, если не выкрутимся, придется ему крайним быть. Сдадут его, как пить дать.

— Это уж как водится, — согласился я. — Мертвяку от этого, само собой, полегчает.

— Тебе-то что за забота? Он, кстати, вложил тебя — не забыл? За пять пузырей всего. Собаке — собачья смерть. Ты еще благодарить калмыка должен.

— В другой раз, если не возражаешь. Заодно и того поблагодарю, кто мне по башке прошелся. Если шанс представится. — Я повернул голову, положив на доски другую щеку. — Юра, а что вы, собственно, так преданно шестерите на Аскера? Сам он, понятно, восточный человек, ему по закону гор мстить положено. “Булат” тут каким боком замазан?

— Как каким? — изумился Юра. — “Булат” — частное предприятие. У всякой частной собственности есть хозяин. В нашем случае это ветеран войны в Афганистане, депутат и известный предприниматель господин Аскеров. Неужели ты не знал?

Мне оставалось только вздохнуть. Не знал, дурак.

На улице зашуршали шины, мяукнул сигнал. Юра распахнул ворота. Вплотную к ним стоял синий микроавтобус “Газель”. Бесшумно отъехала в сторону мокро поблескивающая дверца, и из машины послышался приглушенный голос:

— Заноси!

— Вставай, — сказал Долото. — И не дергайся, ради бога. Просто влезай и садись, куда велят.

Я медленно подтянул колени к груди и попытался встать. Голова закружилась, и я снова чуть не потерял сознание.

— Помоги, — попросил я.

Юра сгреб меня за шкирку и довольно легко поставил на ноги. Не отпуская, проводил до автобуса и подсадил в темный салон. Навстречу протянулись руки, меня втащили внутрь, дверца скользнула, закрываясь, и машина тронулась, быстро набирая скорость.

Что за притча? Я пошатнулся и, пытаясь удержать равновесие, шагнул вперед. Нога наткнулась на мягкое. Тело? Чье?

— Вы в порядке, Фил? — раздался над ухом знакомый оперный бас. — Мы немного опоздали, простите.

— Игорь Игоревич? — неуверенно спросил я. — Это вы… это действительно вы?

— Это действительно я. — Он расстегнул наручники.

— Черт, то-то я никак не мог толком Италию вспомнить. Халтурно работаете, господа гипнотизеры! Куда это годится?

— Да, вы правы, поверхностная гипноиндукция качеством не отличается, — согласился Игорь Игоревич. — И наше безыскусное мошенничество с итальянскими воспоминаниями, увы, не вполне удалось. Но вы не расстраивайтесь, в следующий раз копнем пашню глубже, засеем качественнее, без спешки, — сообщил он доверительно. — А вы? Мы же предупреждали вас, Фил, о возможных проблемах, предлагали ехать на курорт. Ваш приятель Генрик сейчас, не зная забот, плещется в теплом океане, пьет пиво и ласкает знойных мулаток. Вы же не только успели заработать здоровенную шишку, но и послужили причиной человеческой смерти. И это всего за несколько часов. У вас своеобразный талант, Фил!

Он был прав. Но не это меня беспокоило сейчас больше всего.

— Куда мы едем?

— На базу Легиона, естественно. Или вы предпочитаете резиденцию Аскерова?

— Поворачивайте. Да побыстрее, черт вас дери! Эти молодцы, не исключено, со злости помчатся ко мне домой.

Когда микроавтобус вдруг сорвался с места и скрылся из виду, Долото испытал чувство, родственное страху. И было от чего! У Капрала, оказывается, в тылу имелись сообщники. Хорошо, если это всего лишь местная рисковая шпана. Но исходить в таких делах всегда следует из худшего.

Долото, опасливо озираясь, попятился в глубину двора, где и присел на корточки в тени поленницы. А что в нашем случае худшее? То, что Аскер, по слухам, встал на скользкую тропу противостояния с гормашевскими. Открытых столкновений пока не было, но с чего-то ведь партии начинаются? Е2-Е4. И надеяться, что именно ты пробьешься в дамки или ферзи, — по меньшей мере глупо. А скорее всего смертельно опасно. От пешек ничего не зависит, чего бы они о себе ни думали. И даже от королей. Особенно, когда игроки режутся “в Чапаева”. И если Капрал — фигура гормашевская, причем осознающая расстановку сил (в отличие от него, Юры, используемого Аскером “в темную”), то немедленно рвать когти — самое умное. Рвать когти, увольняться из “Булата” и, желательно, “теряться”. Надолго.

И Юра тихонько, ничего не говоря напарникам, выскользнул из двора, обтерши на прощание платочком кованое кольцо, заменявшее покойнику дверную ручку. Зачем оставлять свои “пальчики” судэкспертам, которые, надо полагать, скоро подъедут? Не спеша, но ходко он направился к автобусной остановке. Если расписание не изменилось, то через полчаса будет последний рейсовый на Зауфимск. (Юра всегда старался разузнать побольше о месте проведения охранных мероприятий. Привычка и на этот раз оказалась нелишней.)

Ha его беду, остановка лежала в той же части поселка, что и мой дом. Как раз