Он играл мышцами и мёл кудрями.

Он острил, падал на колени и говорил пылко.

Возможно, он несколько переигрывал (а возможно, и изрядно), но результат был налицо: Вероника зацепилась! Такое замечается сразу, особенно если есть кое-какой опыт. Поэтому Филипп ничуть не удивился, когда она первая потянулась к нему губами.

Поцелуй, к сожалению, получился не слишком страстным, — Вероника ловко уклонилась от его страждущего рта, и мимолетно чмокнула в щечку.

— Тебе пора, Филипп. До встречи!

— С нетерпением буду ее ждать! — блистая очами, воскликнул преисполненный любовного энтузиазма волокита.

— Я тоже…

От этих слов проворные ястребиные крылья взметнулись за его мускулистыми плечами, и он вихрем полетел восвояси, оглашая окрестности клекотом торжества.

Победоносен!…

Незадолго до отбоя заявился старшина. (“Подштанники менять?” — едва не спросил Филипп.) Он подозрительно осмотрел обстановку кубрика, повреждений казенного имущества не обнаружил и опустил на пол средних размеров картонную коробку, громыхнувшую железом.

— Таскай вам, безруким, ядрёна… Прими заказ.

— Какой заказ? — не понял Капралов.

— Открой, узнаешь. Наберут, ядрёна, деревянных… — посетовал он на вопиющую несообразительность солдата.

В коробке плотненько устроились “цинк” с патронами, здоровенный пистолет и нож в глубокой кобуре из свиной кожи.

Действительно, заказ.

“И как я о нем забыл?” — удивился Филипп. Он привычно взялся за ухватистую рукоятку ножа, покрытую тканью со специальной, “прилипающей” к ладони, пропиткой, и потянул. “Ш-ш-ш”, — сказал нож и показал свой великолепный, сверкающий клинок. Н-да, это уже минус: товарный вид, несомненно, важен, только такая красота в боевой обстановке совсем не “в жилу” — враз демаскирует. Тем не менее нож был очень хорош.

— Где расписаться? — Филиппу хотелось поскорее избавиться от недружелюбного старшины и всласть побаловаться замечательным оружием.

— Тут. — Он выложил перед Филиппом толстую амбарную книгу, обернутую клеенкой.

Уверенный, что Генрик еще не спит, Филипп сгреб свои приобретения в охапку и помчался хвастаться. Глядя на его счастливое лицо, Саркисян иронично усмехнулся, отложил нож (“Я в этом ни бум-бум”), пощелкал затвором пистолета и сообщил:

— Бесполезная трата денег. Простая пуля хонсака не возьмет: скользнет по панцирю и гуд бай! Разве в башку попадешь…

— Что же делать? — расстроился Филипп.

— Есть один вариант. Сходи к слесарю, может, заменит боеприпас на подкалиберный. Вот только… человек он тяжелый. Насквозь советский. Бывший ведущий инженер из технической лаборатории при какой-то гнилой конторе вроде КГБ. Взорвал он кого-то не того, прежде чем здесь оказался, или еще что — доподлинно неизвестно, дело темное. Да никто и не суется выяснять. Главное — ручки у старика золотые и котелок варит. Братские умники из исследовательского центра не гнушаются к нему на поклон ходить. Если понравишься, блоху для тебя подкует, ну а если нет… не обессудь. Зовут Сергеем Даниловичем. Я тебя провожу, он как раз любит по ночам в своих железках ковыряться. Серьгу только сними да волосы под берет спрячь.

Невысокий, щупленький Сергей Данилович сидел за верстаком и напряженно терзал грубым, “драчёвым” напильником что-то металлическое. Железяка скрипела и стонала. У Филиппа сразу заныли зубы. Он поморщился и громко сказал:

— Здравствуйте, Сергей Данилович!

— Спасибо, и тебе того же! Кто таков? — Он перестал измываться над безответным металлом. — Новенький?

— Так точно! Рядовой Капралов.

— В каком взводе? У Саркисяна, говоришь? Это хорошо. Генрик парень стоящий. Ты, сынок, должно быть, пришел оружие показать, что на аванец свой купил? Прав я? То-то, дядя Сережа редко ошибается! Ну, показывай.

Филипп протянул ему свою вороненую двенадцатимиллиметровую гордость. Слесаря перекосило.

— “Хеклер и Кох”? Вот же, блин! И этот говном американским разжился… Ты что, милый, боевиков обсмотрелся? На фига тебе это уродство? — Он брезгливо взял пистолет за ствол двумя пальцами и заглянул в ствол.

— В журнале видел, вот и загорелось. Калибр там, надежность…

— Загорелось ему… Ишь ты, какой легковоспламеняющийся. Порох! В комсомоле состоял?

— Не успел. — Филиппу жутко не хотелось углубляться в дебри политических дискуссий. — Пули бы к нему, Сергей Данилович, неплохо подкалиберные, а то говорят…

— Поучи, поучи меня, тупорылого, — фыркнул слесарь.

Мгновенно взмокнув, Филипп умолк.

Сергей Данилович ловко раскидал “Хеклера” по частям и принялся скоблить щечку затвора надфилем, ворча под нос: “Хорошо, гад, закалили, буржуи”.

— Патроны давай! — похлопал он ладонью по верстаку.

Филипп выложил три коробки патронов.

— Это что, все? Нет? Сколько же у тебя всего?

— Тысяча штук.

— Ладно, эти снаряжу, так и быть, для серьезных дел. Тренироваться обычными будешь. Свободен!

— У меня еще нож, — прошептал Филипп, доставая из сумки “Рэндал”. — Говно?

Сергей Данилович довольно гоготнул:

— Соображаешь! На глазах умнеешь. Говно, естественно… Ишь, как блястит!

Он оторвал от рулона, повешенного на проволочной рамке, бумажное полотенце и провел по нему лезвием, держа полотенце за уголок. В воздухе запорхала тонкая полоска бумаги.

— Добро, хоть вострый. Раньше-то пользоваться приходилось? Или только карандаши точил да огурчики нарезал?

— Приходилось, — пожал плечом Филипп. — Клинок затемнить вас не затруднит?

— Клинок затемнить, говоришь? Умница! Еще что? Наручные ножны? Ну, совсем молодец! Дай-ка руку! — Он сноровисто обмерил Филиппу предплечье. — Дня через два заходи, будут готовы. Темляк делать, или так не выронишь?

— Не выроню.

— Обратно молодец!… Если только не хвастун.

— Сергей Данилович, — замялся Филипп, — скажите, сумеете вы сделать так, чтобы нож прямо в кисть выскакивал?

— Выскакивал?! Ну, блин, ты даешь! — Он хохотнул. — Сумею, не сомневайся, и выскакивать будет, и выпрыгивать. Пальцы только знай береги. Все, иди, парень! — махнул он рукой.

— Спасибо, Сергей Данилович! До свидания!

Он не ответил.

Заснул Филипп мгновенно, как всегда.

Снились ему объятия Вероники и злобные хонсаки, пытающиеся девушку у него отнять и уволочь в Крутенький ложок, клубящийся ядовито-желтыми испарениями. Филипп палил в хонсаков из “Дракона” и они взрывались, предварительно укоризненно покачав головами. Головы у них были точь-в-точь расписные пасхальные яйца, только огромные, с нарисованными лицами. Разбитыми в кровь лицами Аскера Мамедовича.