“вредителей”? Сорную траву с поля вон! Безмозглые насекомые даже не догадываются, что мешают вам. Крысы и волки, возможно, подозревают о чем-то подобном, прячутся, убегают, но и это не спасает их. У них отсутствует разум? Довод небесспорный. Кроме того, имеются жертвы и среди вполне разумных, более того, единоутробных братьев! Американские индейцы стояли на пути европейских первопоселенцев. Они были хозяевами, но пришельцы были сильнее. Где сейчас остатки гордых краснокожих людей? Спиваются в резервациях. Человек всегда уничтожал тех, кто претендует хотя бы на часть его будущего, хотя бы на мизерную часть благополучия его детей! Запомните, Фил, это верно и для вас: космические войны в любой форме — неизбежны, ибо звездные расы вынуждены будут заступить друг другу дорогу. Особенно, если они будут идентичны биологически. Когда перед вами встает вопрос: жизнь вашего ребенка или жизнь пришельца, любого пришельца, вы выберете всегда только одно. Иначе и быть не может! Закон сохранения популяции, инстинкт самосохранения — назовите, как хотите, только помните: это не дано перешагнуть никому. “А как же самоубийцы?” — говорите вы? (Филипп не говорил ничего, смятый ураганным напором терранина.) Но на суицид идут уставшие от жизни люди, а таких не было, нет и не будет на передовой освоения новых пространств. Там всегда герои. Только герои! И они нажмут на спусковой крючок, когда встречный разум заявит о своем праве на будущее — вопреки праву на будущее их детей. Даже если это “вопреки” будет только в их головах. Помните, Фил, вы цинично шутили о печальной участи воробьиных полисемей? Стоило мне намекнуть, что ваши племянница и мать могут разделить их судьбу, как вам стало не до шуток… Великие гуманисты ошибались — мира без войн не будет никогда. Тот, кто первый положит оружие, — погибнет или, если сумеет отгородиться от прочей вселенной, утопит себя и своих потомков в трясине мещанства. Что сейчас и происходит с терранским обществом. Когда у нас вывалились зубы, мозги впали в спячку. Сотни лет мы топчемся на месте, перетирая уже разжеванную до потери вкуса кашицу. Никаких гениальных прозрений. Никаких гениальных произведений искусства. Никаких ярких личностей. Подлинная красота заменена приторно-слащавой красивостью. Война всех против каждого кончилась, но на поле прошедшего сражения — только смердящие трупы. Некому идти вперед… Интенданты, дезертиры да тяжелораненые — вот те, кто остался. Раненые — это мы, и мы умираем. Интенданты… дезертиры… они считают, что смогут договориться с любым, что обладают таким даром. Да, им по силам купить мир — у подобных себе. Но хонсаки не подобны им, это жадные дикари и они выжгут, вытопчут на своем пути все, что не смогут сунуть в заплечную сумку или сожрать! Их не интересуют наши ценности, они до них еще не доросли, они их даже не видят! Или не желают видеть. Что им ценности культуры? Само человечество, — человечество как таковое, как биологический вид, — ничто для них! Доказательства? Сколько угодно! Только зачем вам отвлеченные сведения из терранской истории, пусть и новейшей? Хотите еще один пример из земной? Может быть, вы читали Алексиса де Торквиля, Фил?

Филипп, поняв, куда он клонит, неохотно кивнул:

— Было дело, баловался. “Демократия в Америке” — довольно модная вещь в студенческих кругах.

— Вот и превосходно! Вспомните, что Торквиль пишет об американских индейцах: “Они не просто не хотят приспосабливаться к нашим нравам, но дорожат своей дикостью как отличительным знаком своей расы и отталкивают цивилизацию не столько из ненависти к ней, сколько из страха стать похожими на европейцев”. И это те же люди, одна плоть и кровь! Что говорить о хонсаках… Да, древний Рим и древний Китай ассимилировали в себя кочевников. И древняя Русь, собственно, тоже. Но в нашем-то случае ассимиляция невозможна принципиально! И поэтому мы не собираемся торговаться. В конце концов, мы правы, потому что право на самозащиту — священное право всякого живого организма или сообщества! В этом смысл нашей жизни и борьбы, это клятва на знамени Легиона! Она жестока, но она справедлива, Фил, и мы не отступим от нее, пока не победим или не погибнем!

Он замолчал. Филипп выждал некоторое время и осторожно заметил:

— У вас превосходная память на цитаты. Что же касается тезисов… Эмоционально и крайне сумбурно. Похоже на прокламацию.

— По большей части это и есть прокламация. Я участвовал в ее написании, — сказал Игорь Игоревич и, отложив сигару, спокойно продолжил жевать свою капусту. — Можете пока позвонить домой. — Он подал Капралову изящный мобильник “Сименс”. — Код межгорода не нужен. — Он улыбнулся. — Только ваш номер.

Филипп набрал пять знакомых цифр.

В трубке мелодично забулькало, и раздался нежный детский голосок:

— Говорите. Вас внимательно слушают!… — Племяшка была как всегда предельно серьезна.

— Машенька, дитятко, будь любезна, позови бабулю. — Филипп почувствовал, что помимо воли расплывается в умильной улыбке.

— Ой, дядюшка Филя! А бабули нет, она Жданку доит. Деда дровишки колет, а мама с папой в баньку ушли, — сразу уточнила девочка свое главенствующее — в доме без взрослых — положение.

— Тогда позови деду, — попросил он, решив, что дровишки подождут, а Жданка — едва ли.

Пока племяшка бегала выполнять поручение любимого дядюшки, Филипп гневно шипел и брызгал. “Ну и зятек у нас! Старый немощный тесть машет колуном, а он в это время парит свою Оленьку… Прелюбодей ненасытный!” Потом до него дошло, что помимо зятя-прелюбодея у немощного старичка, вяжущего и посегодня гвозди морскими узлами, имеется еще и сын-лоботряс, в двадцать пять лет никак еще не наигравшийся в “войнушку”. А зять, слава тебе Господи, водит Ольку через день да каждый день в баню не в силу супружеской обязанности, а от великой любви. Зря, что ли, Машенька вышла такой умницей да красавицей?

Наконец донеслись звуки хлопнувшей двери и торопливых шагов. Запыхавшийся немного отец спросил обрадованно:

— Филька, ты, что ли? Здорово! Чё ты там наделал?

— Ничего. — Удивление далось Филиппу относительно легко.

— Какого тогда лешего участковый у нас с самого утра толкётся? Говорит, ты депутата чуть не убил и телохранителей его, едва не до десятка, изуродовал. Врет он, что ли? Как дело-то было?

— Ах вот ты о чем, — “сообразил” Филипп. — Знаешь, батя, меня институт по обмену опытом на три года в Италию направил, на фирму “Марчегалия” — как молодого специалиста. Ну, я в ночь перед отъездом и не удержался — дал пару раз в рыло одному мудозвону. Откуда мне было знать, кто он такой, и что те бугаи, которые вокруг крутились, — его телохранители? Полезли — получили. Все по твоей науке!

Батя хмыкнул с сомнением.

— Ну ладно. А тебя из Италии-то твоей прямиком в каталажку не увезут?

— Руки коротки! Депутат этот сам под статьей ходит, куда ему за границу соваться. — Филипп почувствовал, что начинает терять почву под ногами, и резко сменил тему. — Как здоровье-то? Я аванс скоро получу, переведу на Ольгин счет в банке, она знает. Пускай не все на тряпки тратит, половина ваша.

Он хотел сказать еще о многом, но батя буркнул: “Опять участковый прётся, позвони потом, если сможешь”, — и положил трубку.

Филиппу стало грустно. Тысяча дней, это ж почти три года! Машка уже в школу пойдет…

Игорь Игоревич тактично кашлянул.

“Дипломат! — вспыхнул Филипп. — Носитель гуманности! Подставлять мою буйную головушку под гнев сильных мира нашего — это ли не вершина человеколюбия и нравственности?”

— Можете перевести аванс на счет моего банка? — не слишком дружелюбно спросил он вероломного работодателя. — Сколько там?

— Переведем, куда скажете. Только… Большинство наших новичков часть денег используют для приобретения личного оружия. Может, и вы желаете?

Филипп встрепенулся.

— И вы позволяете носить его при себе?

— В пределах базы — только в тире, ну а на заданиях — само собой!

“Велик ли аванс? — судорожно начал соображать Капралов. — Хватит ли на то, что я действительно желал бы купить?”

— Аванс — десять тысяч, — успокоил его проницательный змей-искуситель. — Диктуйте, я запишу. Или вам нужно время, чтобы подумать?

— Нет! — быстро выпалил Филипп. — Пишите: “Универсальный боевой нож” фирмы “Рэндал” или