распознать его приближение. Ведя подобные разговоры с детьми, она также давала понять, что эта опасность вполне реальна и касается нас всех, поскольку обстоятельства такого рода накладывают отпечаток на всю семью, а не только на одного человека.

Насколько я помню, разговор состоялся через пару недель после изнасилования, в вечернее время, за кухонным столом. Если даже мы с мамой были дома не одни, то отец уединился в кабинете, а сестра — у себя в комнате; вздумай один из них выйти, мы бы тут же заслышали шаги.

— Хочу тебе рассказать, как все случилось в тоннеле, — начала я.

На столе еще лежали салфетки, оставшиеся после ужина. Мама начала нервно скручивать матерчатый уголок.

— Попробуй, — сказала она, — Только не обещаю, что выдержу до конца.

Я повела свой рассказ. Как мы с Кеном Чайлдсом заходили к нему домой и там фотографировались. Как я брела по дорожке в парке. Описала руки насильника, и как он меня скрутил, и как повалил прямо на кирпичи. Когда дело дошло до того, как я сама разделась в подземелье и как он стал меня лапать, мама не вынесла.

— Не могу больше, Элис, — выдавила она. — И хотела бы выслушать, но не могу.

— Мне тяжело держать это в себе, мам.

— Понимаю, только из меня плохая слушательница.

— Других-то нет, — сказала я.

— Надо тебя записать к доктору Грэм, — решила мама.

Доктор Грэм была маминым психоаналитиком. Точнее, нашим семейным. Вначале к ней водили мою сестру; потом доктор изъявила желание побеседовать с каждым членом семьи, чтобы определить, как на ребенка влияет динамика отношений между ближайшими родственниками. Мама даже меня водила к ней на прием из-за того, что я падала на винтовой лестнице. Мне нравилось бегать в одних носках по предательски скользким деревянным ступенькам. Всякий раз я заваливалась носом вниз на верхнюю площадку или, зацепившись ногой за ногу, шлепалась на задницу как раз перед каменными плитами, которыми был вымощен пол в холле. Мама заподозрила, что отсутствие нормальной координации движений свидетельствует о внутреннем стремлении к саморазрушению. Я-то сама по этому поводу не мудрствовала. Корова — и есть корова.

Теперь у меня появилась веская причина для визита к психоаналитику. В детстве я гордилась, что в нашей семье мне одной не назначены сеансы психотерапии (беседы о кувырках с лестницы не в счет), и по-всякому издевалась над сестрой, регулярно посещавшей доктора Грэм. Мэри начала проходить курс психотерапии как раз в тот год, когда «Токинг Хедз» записали песню, идеально подходившую для зловредной младшей сестры: «Psycho Killer».[8] Издевательства, положенные на музыку. Для оплаты сеансов психотерапии родители ввели жесткую экономию. А я требовала, чтобы такие же суммы тратились и на меня. Ведь я не виновата, что Мэри — психо-дрихо- помешанная.

В то лето мне воздалось по заслугам, но Мэри не стала меня попрекать. Я рассказала ей, что мама хочет записать меня к доктору Грэм, и сестра это одобрила. Впрочем, мною двигали в основном эстетические побуждения. Чисто внешне доктор Грэм казалась мне чрезвычайно привлекательной. Это была воплощенная феминистка. Ростом под метр восемьдесят, широкая в кости, но не грузная, она носила просторные гавайские балахоны и принципиально не брила ноги. Ее смешили мои школьные байки; после нашей беседы о падениях с лестницы она сказала маме, не стесняясь моего присутствия, что для ребенка, выросшего в такой обстановке, я на редкость уравновешенна. Никаких отклонений, заключила она, у меня не обнаружено.

Мама повезла меня в Филадельфию. Раньше доктор Грэм вела прием в детской больнице, а теперь занялась частной практикой. В назначенный час я вошла в незнакомый кабинет и села на кушетку.

— Хочешь рассказать, что тебя ко мне привело, Элис? — спросила доктор Грэм, хотя была в курсе: мама сообщила ей по телефону.

— Меня изнасиловали в парке, возле университета.

Доктор Грэм знала о нашей семье абсолютно все. Ей было известно, что мы с Мэри хранили девственность.

— Ну что ж, — сказала она. — Зато теперь ты станешь более раскрепощенной в сексуальном плане, верно?

Я не поверила своим ушам. Вроде даже бросила ей в лицо: «Какое паскудство!» Нет, кажется, сдержалась. Точно помню одно — на этом сеанс завершился. Я встала и вышла из кабинета.

Вот тебе и феминистка в возрасте за тридцать. Кто-кто, а уж доктор Грэм, по моим расчетам, должна была соображать, что к чему. Для себя я сделала вывод: люди — даже представительницы женского пола — понятия не имеют, как обращаться с жертвой изнасилования.

Оставалось испытать представителя мужского пола. Его звали Стив Карбонаро. Мы с ним вместе учились в старших классах. Неглупый парнишка, он нравился моим родителям, потому что нахваливал их ковры и книги. Выросший в многодетной итальянской семье, он не чаял, как из нее вырваться. До поры до времени убежищем ему служила поэзия, и это нас сближало. Усевшись на диван в доме моих родителей, мы читали друг другу вслух стихотворения из поэтической антологии журнала «Нью-Йоркер», и он впервые в жизни меня поцеловал.

У меня сохранились дневниковые записи того времени. После его ухода я написала: «Как будто мама подглядывала и насмехалась». Я побежала к сестре. Она еще не целовалась с мальчиками. В дневнике осталась запись: «Ой, фу, б-р-р, тошнит. Рассказала Мэри, что целоваться взасос — ужасная гадость; непонятно, что люди в этом находят. Предложила в любое время заходить для обсуждения этой темы, если, конечно, ей будет что обсуждать».

В школьные годы мы со Стивом далеко не продвинулись. Больших вольностей я не позволяла. Когда он проявлял настойчивость, у меня наготове было объяснение: в принципе я не говорю «нет», но и сказать «да» еще не готова, и пока не приму твердое решение, пусть моим ответом считается «нет».

Когда нам было по семнадцать лет, уже в выпускном классе, Стив переключился на другую девочку, которая, как выражались в школе, «давала». На выпускном вечере, пока я танцевала с Томом Макалистером, Стив налегал на спиртное. Когда я столкнулась нос к носу с ним и его подружкой, она досадливо бросила, что оттягивается по полной, учитывая, что утром того дня сделала аборт. После выпускного мы всем классом завалились к Гейл Стюарт, но Стив был уже с другой — с Карен Эллис. Свою подружку он предусмотрительно проводил домой.