— Ну-ну, давайте, — говорит он, — пошли. — И нам перестает казаться таким уж странным, что мы ехали сюда весь день, а теперь вот вдруг заторопились. Когда думаешь об этом заранее, представляешь это в мыслях, все выглядит спокойно и торжественно — Вик подсказывает на ушко, что делать, руководит церемонией, и для спешки и беготни просто нет места. Что ж, доберись мы сюда пораньше — а ведь могли бы, — у нас были бы простор, солнце, покой, время. Но погода словно подгоняет нас, стихии как будто не столько преграждают нам путь, сколько подталкивают нас в спину. Словно мы все время балансировали на краю, а теперь отступать уже поздно. Потому что небеса вот-вот разверзнутся.

Пирс шире, чем казался издалека, он широкий, как дорога, а это значит, что мы не так уж сильно промокнем, во всяком случае не от брызг. Со стороны открытого моря, где волнение должно быть сильнее, хотя сейчас все наоборот, вдоль всего Пирса идет плоский барьер высотой в несколько футов — как защитная стена, только наверху что-то вроде обломков старой ограды и фонарных столбов, коротких и ржавых, — наверное, в прошлые времена можно было гулять по этому барьеру, если, конечно, не бояться, что тебя сдует. Но теперь он закрыт, ступеньки наверх все обвалились, а внизу, на основном уровне, по которому идем мы, стоят знаки с надписью «ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ — ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Так что мы могли бы развернуть машину и убраться восвояси, оправдание есть. Извини, Джек, чужие владения. Хотя кто нас остановит в такую-то погоду? Вокруг ни души. Да и вообще — особые обстоятельства, особый случай, особая миссия. Знаки точно подхлестывают нас, вместо того чтобы помешать.

Пирс широкий и крепкий. Я рад, что это не дамба, тем более что море так и бесится внизу. Но он весь в выбоинах, неровный и латаный-перелатаный, поэтому пройти по нему и в хорошую погоду было бы нелегко. С внутренней стороны барьера сделаны полукруглые ниши, там полно камней, ржавых банок и всякого мусора, а дальше, где барьер становится выше, к нему приткнулись запертые сарайчики и пристройки для хранения Бог знает чего — краска на некоторых из них совсем облезла, и дерево под ней серое, трухлявое.

Надо сказать, все это здорово смахивает на свалку.

В длину этот Пирс ярдов двести — двести пятьдесят, но Джек велел с конца, специально про это написал. Мы идем вперед, растянувшись цепочкой, но как будто не по своей воле, а из-за ветра, точно каждый из нас в одиночку борется со стихиями. Мы держимся правее, подальше от моря и его брызг, хотя иногда большие фонтаны все-таки достают нас, капельки колют лицо, а остальная вода шлепается на Пирс с таким шумом, будто по нему рассыпают гравий. Впереди Пирс изгибается, и видно, как разрезанные им волны забегают внутрь и вздымаются еще выше — каждая волна как бешеный зверь, который хочет с маху вскочить на ровную поверхность и хлещет себя хвостом, поняв, что это у него не получится. Мы не разговариваем. Да и не можем, потому что идем не рядом, но я, наверное, и так не стал бы. Я чувствую, как у меня в груди, под плащом, куда я спрятал Джека, что-то поднимается и растет, точно волны хотят с боем прорваться в мою собственную гавань.

Я не ожидал этого, не думал, что так будет. Словно какая-то часть меня взяла командование на себя и говорит мне, что делать, как поступать.

Винс опережает меня, наверно, ярда на четыре: целеустремленный, одна рука в кармане пальто, другая придерживает у горла воротник. На брюках у него кентская грязь. Вик шагает вровень с ним, но левее, как будто немного лишних брызг ему нипочем. Голова его поднята, а на лице странное выражение, почти улыбка. А Ленни чуть позади меня, то есть я надеюсь, что он там. Мне следовало бы повернуться, протянуть руку, взять его за рукав и помочь не отстать, что было бы непросто, я ведь еще и несу Джека. Но первым оборачиваюсь не я, а Винс, он останавливается посмотреть, не потерялись ли мы, и я, проходя мимо, беру за рукав его, не беспокоясь о Джеке: другая моя рука и это чувство в груди о нем позаботятся. Я крепко держу его за рукав, тяну за собой и, оказавшись совсем близко к нему, говорю:

— Твоя тысяча у меня. Я тебе верну. И все объясню.

Я рад, что шум и вся обстановка вокруг не располагают к длинному разговору и что летящие на нас брызги не дадут Винсу толком разобрать, с каким лицом я произношу эти слова. Но на лице Винси отражается только чистое облегчение, как внезапно упавший на него блик света. Видно, что он готов подождать объяснений, но сейчас отпала какая-то мелкая дополнительная проблема, не дававшая ему покоя, и теперь он может полностью сосредоточиться на нашем деле. Мы оба поворачиваемся и глядим на Ленни: сгорбленный, с горящим лицом, он хромает позади, стараясь догнать нас. Догоняет и говорит:

— Эми-то, видать, правильно сделала, что не поехала.

Мы идем дальше, снова каждый в своем маленьком пространстве, на этот раз Вик впереди на несколько ярдов. Похоже, этот забег выиграет он. Виктор-победитель. И тут дождь наконец решает, что его час настал. На небе ничего не меняется, но сверху начинает сыпать по-настоящему. Струи дождя заносит на нас ветром, как будто ему надоело стараться промочить нас брызгами с моря, и через несколько секунд мы уже совсем мокрые, хоть выжимай, вода льет с наших носов и подбородков, но меня это не огорчает. И то ли ветер снимает часть тяжести дождя, то ли самому дождю трудно пробиваться сквозь ветер, но с началом настоящего ливня на Пирсе становится как-то тише, безопаснее, словно мы очутились в самой гуще катаклизма и больше нас уже пронять нечем. Свет над заливом тускнеет, там будто полощутся гигантские кружевные занавески, и волны уже не выглядят такими сердитыми, да и Вик, может, ошибся со своим мрачным прогнозом, потому что вдалеке, у самого горизонта со стороны берега, брезжит какая-то узенькая полоска. Да, умеем мы выбирать момент.

Идти осталось немного. Не знаю, говорю ли я это вслух или только про себя, но я говорю: «Осталось чуть-чуть, Джек, — придерживая его под своим мокрым плащом, — уже почти пришли». И теперь, когда мы миновали изгиб Пирса, можно смотреть сквозь пелену на центр Маргейта, точно мы оказались на разных берегах, на разных островах. Нам видны Марин-террас и вереница увеселительных заведений, мимо которых мы ехали, — они подмигивают нам огоньками, как маленькие игрушечные домики, словно пытаются сказать: эй, мы здесь. А за ними, на фоне бледной полосы в небе, вырисовывается чертово колесо и горка, и можно даже представить себе, что сейчас там катаются какие-нибудь ненормальные — в раскачивающихся кабинках, дребезжащих машинах, вопят и орут под дождем и ветром, точно они еще большие психи, чем мы.

Вик уже добрался до конца. Он замирает там, вглядываясь вдаль. Капитан на мостике. Над ним, на приподнятой части Пирса, возвышается башенка с сигнальным огнем, как маленький маячок, но там, где стоит он, только каменная площадка и обрыв. Он начинает прохаживаться туда-сюда, поджидая нас. Это кстати, что Вик дошел до места первым, посмотреть, все ли в порядке, не забыли ли чего, нехорошо ведь будет, если что-то упущено. Мы догоняем его, а он оборачивается и глядит на нас, прямой и неподвижный, точно ветер решил огибать его стороной, и выдает нам одну из своих корректных улыбок, которые всегда держит про запас. Пристальней всех он глядит на меня.

— Ну вот и пришли, — говорит он. Но здесь нет ничего, кроме огромных каменных плит, уложенных вплотную друг к другу, — все они корявые, щербатые, в ямины налилась вода, — и низкого гранитного парапета, вроде бордюра на тротуаре, почти совсем разбитого, да еще ветра, брызг и дождя. С одной стороны волны кидаются на Пирс и расшибаются вдребезги, а с другой булькают и квохчут, точно извиняясь. В одном направлении Маргейт и Страна Грез, в другом открытое море. Хотя там не только открытое море, потому что теперь, когда мы можем заглянуть за приподнятую часть Пирса, нам становится видна старая ржавая железная конструкция, торчащая из воды ярдах в трехстах, похожая на остатки разрушенного моста. Волны так и скачут вокруг нее.

— Это Дамба, — говорит Винс. Ему приходится повысить голос: мешает ветер. — Тот ее кусок, который никак не снесет.

— Может, сегодня снесет, — говорит Ленни.

Мы в конце пути, и я держу Джека. Вы, наверно, знаете, как надо действовать в конце. Я всегда думал, что будет пауза, время, чтобы в последний раз собраться с мыслями, и кто-нибудь, может, захочет что- нибудь сказать и подаст знак. Будет небольшая задержка, как если бы вы сели за стол с иностранцами и стали озираться по сторонам, потому что не знаете, принято ли у них читать молитву. Но я не медлю. Я вынимаю из-под плаща банку, Джек Артур Доддс, и ничего не говорю, просто зажимаю ее под локтем и отвинчиваю крышку, точно все остальное уже сделано, и тут дождь начинает ослабевать, как будто он устроил перерыв, чтобы нам можно было спокойно развеять прах, и это само по себе уже знак, больше не надо. Мы в конце. Я спросил: «Чем он занимался в конце?», и Эми ответила: «Сидел в кровати, слушал радио, а потом, сказала сестра, он снял наушники, так спокойно, аккуратно, и сказал: „Ну вот. Теперь все в