— Добрый парубок! — даже вздохнул (вспомнил Курбатова) Очерет. — Ну, давай, хлопче, обнимемся. Не чужи мы з тобою люды. Вроди я твий крестный батько! — И обнял смутившегося Славека за плечи.

Славек догадывался, что человек, говорящий хоть и на чужом, а все же на таком похожем на польский языке, имеет отношение и к нему, и к его отцу, чья могила в городском парке.

Но почему все замолчали, даже Ванда, которая не умеет молчать и одной минуты? Все смотрят на него и на приезжего, подтверждая, что есть что-то общее между ним и этим чужим, незнакомым человеком. Как понимать выражение «крестный батько»? Что это — хорошо или плохо? Почему на глазах у бабушки Ядвиги слезы?

Молчал и Очерет. В худощавом лице аккуратно подстриженного подростка хотел и не мог найти хоть одну черту того младенца из Бреслау. Хотя сомневаться не было оснований, пошевелил усами:

— Невже ж таки вин?

— Так! Так! — снова заулыбались все.

Ванда даже захлопала в ладоши.

— Он, конечно он!

Славек совсем смутился. Он теперь уже точно знал, что есть связь между ним и русским. Но какая? Он боялся этой новости и хотел понять ее.

— Гарный хлопец вырис, — признал Очерет и спросил мальчика: — Батька своего памятаешь?

Славек смутился. Отца своего он, конечно, не помнил. Только знал по рассказам взрослых да по фотографии, что висит в столовой. Со стены смотрит молодой, веселый советский офицер, весь в орденах и медалях. Невозможно даже поверить, что лежит он под черным камнем надгробья.

Славек гордился отцом. Гордился, что его отец — русский офицер, Герой Советского Союза, что у него столько орденов и медалей, что о нем с любовью и уважением говорят все люди, бывающие в их доме.

Правда, мальчишки на улице болтают, что русский майор Курбатов совсем не его отец и что он сам не русский и не поляк даже, а просто немец. Раньше такие выдумки обижали Славека, он спорил, ругался, даже дрался с мальчишками, со слезами бегал к дедушке и бабушке:

— Почему они дразнят меня немцем? Я русский, русский!

Дедушка Феликс хмурился, а бабушка Ядвига целовала его, уговаривала:

— Не обращай на них внимания. Ты русский, и мальчишки просто завидуют тебе, что у тебя такой отец.

Бабушке Ядвиге он верил. Так оно и есть. Какие отцы у мальчишек? У одного доктор, у другого трамвайный моторничий, у третьего инвалид… А у него — Герой Советского Союза. Вот почему ему завидуют и дразнят его фрицем. Какой он фриц, если не знает по-немецки ни одного слова? Зовут его Славеком, а фамилия у него самая настоящая русская — Курбатов.

Правда, он ничего не знает о своей маме, даже бабушка ничего не говорит о ней, а дедушка сказал коротко и хмуро:

— Пропала без вести!

Но Славек уверен, что мать его тоже была русской, и когда он вырастет, то поедет в Советский Союз и найдет ее. Обойдет всех живущих там Курбатовых — будь их хоть миллион — и найдет маму.

Назло мальчишкам Славек попросил, чтобы дедушка заказал металлический — вечный — венок с надписью:

Дедушка исполнил его просьбу. Теперь венок с надписью лежит на могиле в парке и каждый знает, что Славек — сын майора Курбатова.

Встреча с названым сыном Сергея Николаевича Курбатова разволновала Очерета. И, только усевшись на предложенный ему стул, он заметил, что с пани Ядвигой творится неладное. Глаза красные, заплаканные.

— Пани Ядвига, шо сталось?

— От радости, пан Петр. Материнские слезы. Сын Янек приезжает.

Петр знал о мытарствах среднего сына Дембовских, был в курсе его нелегкой солдатской судьбы за рубежом. Сочным басом одобрил:

— Давно пора. Чего по той заграныци блукать, хай ей бис!

— Верно, верно. Теперь и дома дел много. Да и невеста заждалась, — глянул Феликс на смутившуюся Элеонору. — Давно помолвлены.

— Добро! Як в писни спивають: «Поблукавши, мий Петрусь до мене опять вернувсь». Свадьбу сыграете.

Элеонора улыбнулась грустными глазами:

— Сколько лет прошло! Многое изменилось.

Но Очерет, как истый джентльмен, отверг все сомнения:

— Шо там изменилось! Теория одна. На практыци таку панянку пивсвита обшарь — не знайдешь.

— Пан Петр! — погрозила Элеонора голубоватым с темно-вишневой коронкой маникюра пальчиком.

Ванда лукаво заглянула в глаза Очерету:

— Лучше объясните, какими судьбами снова к нам попали? Или, может быть, военная тайна?

— Нема у нас теперь друг от друга секретив, — весело пошевелил усами Очерет. — Колы з Польши уехал, демобилизовався, на ридный Донбасс вернувсь, на шахту пишов. Теперь с делегацией шахтарив до ваших горняков в гости приихалы. На шахту «Волнисть» пригласили. Нашими методами добычи угля интересуются.

Старый Дембовский обрадовался:

— Хорошее дело! Мы о ваших шахтерах слышали. И к нам на шахту прошу, товарищ Петр. Обязательно! Завтра же поговорю в профкоме.

— Времени маловато.

— Слушать не хочу. Вы нашу шахту от гитлеровцев освобождали, шахтеры вас родным человеком считают. Не отпустим. Так и знайте!

— Разве по старому знакомству, — сдался Очерет.

Ванда посмотрела на Петра сияющими глазами:

— Мы и Станислава ждем. Телеграмму послали. Вы ж друзья.

— Бачились вже. Вин мене в Тересполи зустричав.

У Феликса Дембовского была слабость, хорошо известная всем родичам и знакомым: любил старик выражаться торжественно. Встал, сделал значительную мину, проговорил, как свадебный тост:

— Шановный товарищ Петр! От имени всей моей семьи прошу вас к нам. Вспомним дни освобождения. Навсегда остались они в наших сердцах!

Несколько смущенный таким торжественным приглашением, поднялся и Петр:

— Благодарю! Дзенкуе! Тильки не один я. Цила делегация. 3 нами и покойного Сергея Мыколаевича жена приехала. На могилу мужа.

Приехала вдова Курбатова! Новость еще больше всех взбудоражила.

— Пани приехала из России?

— Ай-я-яй! Такое у нее горе!

— Ядвига до сих пор плачет, вспоминая майора!

Хриплый, как на всех вокзалах мира, голос диктора возвестил:

— Увага! Увага! Поспешный поезд Гданьск — Краков прибывает на первую платформу!