«Континент» выговаривает украинцам, едва сдерживая праведный гнев старшего брата: «… необходимо избрать совсем иную тональность разговора». Не вступать «в многовековые распри». «В это трагическое время, когда все, весь мир оказался перед смертельной угрозой…» и т. д. и пр. «Протянем же друг другу руку». Будем «искать путей» к единству.
А о праве Украины на независимость — ни слова. Даже в эмигрантских, паутинного веса, прожектах…
Третьего решения нет. Либо борьба за права человека. Либо — «единая и неделимая…», в которой «свободным» республикам разрешается пристраивать рядышком с флагом Державы еще и свой, декоративный.
Александр Солженицын разъясняет недвусмысленно. В том же обращении о национальных болях, которым хорошо бы не дать «превзойти сознание».
«Беспечной и безграмотной подменой слова «советский» на слово «русский» еще и сегодня относят преступления и новые замыслы мирового коммунизма к народу, пострадавшему от коммунизма раньше всех, дольше всех и, вместе со своими тесными братьями по горю, народами СССР, потерявшему от насилия шестьдесят шесть миллионов человек!»
«Тесные братья», как очевидно, здесь для счета. Мысль о другом. Не называйте, Бога ради, советских — русскими. Русские-то тут при чем? От «мирового коммунизма» (по официозно-советской интерпретации «от мирового сионизма и империализма») кто пострадал «раньше всех, дольше всех…»?
Тут-то и обнаружилось: на «Континенте» та же самая великорусская советская шапочка, только вывернутая наизнанку?..
Я считал глубоко аморальным постоянное взвешивание идеологами «Континента» на своих ладонях, чья беда тяжелее, чья боль глубже, а потери — невосполнимее. Кто выстрадал свою независимость, а кому — ни-ни! Достаточно пообещать братскую руку…
Крымско-татарский народ, уничтоженный только при транспортировке наполовину (погибло 48 %), а затем лишенный родины, пострадал как народ менее?
Крошечному кавказскому народу — месхам, выбитому и развеянному по Сибири и казахским степям, — легче?
Около сорока лет воевали за свою независимость курды. Сталин их высылал, как крымских татар. Брежнев снабжал оружием, а затем, когда выяснилось, что их горные районы нефтеносны, — предал. Уступил Ираку, который вырезает курдов целыми селениями.
Преданные всеми курды страдали как народ меньше? Не столь долго и не столь глубоко?
Не усмехнулся бы и тут великий Орвелл, услышь он, что все народы равны, но некоторые равнее других.
Забыли снять шапочку, господа идеологи? С изнанки она столь же непривлекательна.
Приезд на Запад Виктора Некрасова и Андрея Амальрика, освобождение Владимира Буковского и других героев сопротивления, бескомпромиссных противников национализма, привели, в конце концов, к полному развенчанию на Западе кровавых миражей великорусского «первородства», и парадоксальной смычки на журнальных страницах его противоположных направлений.
И Андрей Сахаров, и Виктор Некрасов, и Андрей Амальрик, и Владимир Буковский уже оказали, не могли не оказать, своего влияния… В номере девятом «Континента» и Татьяна Ходорович, человек глубоко религиозный, и ее оппонент Леонид Плющ, оставшийся марксистом, с одинаковым отвращением относятся к «этической» установке советской Москвы: убийству в человеке человеческого…
«…Это — моральное растление народа, ибо постоянная, грубая, беззаконная и безудержная брань именем большинства в адрес национального или интеллектуального меньшинства, лишенного возможности защищаться, неизбежно ведет к ожесточению и нравственной деградации общества».
Я почти физически ощущал, с каким трудом делал свои первые шаги «Континент», вытягивая ноги из засасывающих липких трясин вековой идеологии, подновленной лишь на словах: «первый среди равных…» С каким трудом разрушал стены духовной тюрьмы, которую почти каждый из советских эмигрантов, не ведая о том, унес с собой. В себе.
Я верил в будущее «Континента», хотя, право, была невыносима грация гоголевского Собакевича, с которой журнал двинулся в путь. Наступит брату-славянину на ногу, начинает извиняться, а в это время еще двоим ноги отдавит.
Заслуживала ли «походка Собакевича» столь пристального рассмотрения?
Заслуживала! Хотя, казалось бы, на первый взгляд, все это буря в стакане воды. Даже не в стакане, а в бумажном стаканчике.
К этой буре чутко прислушивалась думающая Россия, отравленная всеми социальными ядами.
Направленность современного националистического психоза «истинно-русских» в СССР замечена и на Западе. Еще в 1972 году главный редактор «Вестника РСХД» Никита Струве писал: «…Национальное самосознание необходимо для возрождения, но всякое соскальзывание на национализм, а тем более, — шовинизм грозит горшей бедой: на этой почве возможна (и даже намечается уже) смычка с государственным аппаратом. Национал-большевизм — одна из самых грозных опасностей завтрашнего дня».
Русского человека во всех национальных республиках связывали с Москвой. С неволей. С дороговизной. С бесхлебьем: у национализма свои просеки и точки отсчета…
Офицер пограничных войск, старый врач, проживший в Средней Азии почти всю жизнь, подробно рассказал мне, как менялось отношение к русским.
Чем была некогда русская погранзастава для дальнего аула? Спасением. Там был врач. И молодые ребята, которые мчались на помощь в случае горных обвалов или наводнений. Тем более при появлении из-за кордона охотников до чужих отар…
Бесчисленны гримасы русификации и — недоверия к нерусским. Кто о них не знает?! Недоверие к националам принимало порой такие формы, что даже меня оторопь брала, хоть чего не приходилось видеть.
Представьте себе длинный и узкий коридор из колючей проволоки, ржавой, красной. Оплетенный «колючкой» и сверху. Нечто вроде решетчатой «трубы» для диких зверей на пути к цирковой арене, зарешеченной в свою очередь.
Такая «труба» из ржавой колючки тянулась от таджикского аула до пограничной реки, откуда крестьяне испокон веку черпали воду. Приближаться к реке жители аула могли только по «трубе». Внутри нее.
Чтоб не сбежали. Из родного аула.
Конвойный закон: «Шаг вправо, шаг влево…» здесь, как видим, материализовали. Для облегчения.
— Иначе с ними нельзя, — сказал мне полковник, начальник отряда. — Как волка ни корми… Тут был случай…
Республики осознали «волчье» отношение. Ненависть к чужим клокотала и там, где ее никогда не было.
Никто не сомневался в чистоте помыслов авторов «Континента» — диссидента. Одного хотелось бы: чтоб додумывали они свои мысли до конца. Бесстрашно. Не позволяли «национальной боли превзойти сознание…» Не роняли бы вдруг фразы, которые подхватывает ненависть во всех углах земли.
Особенно фразы Александра Солженицына — на воле, в Цюрихе, утверждавшего, что великий народ привели к революции «инородцы», а также всякие полукровки и «четвертушки».
«Они! Они!.. — саркастически замечал в подобных «диспутах» Степан Злобин. — Во все века — от рюриковичей до кагановичей, а сами мы, народ-богоборец, за свою судьбу не в ответе, словно псих со справкой…»
Будто не Солженицыным, а Шолоховым написана «Справка», завершающая книгу «Ленин в Цюрихе». Как и Михаил Шолохов в свое время требовал во гневе раскрыть псевдонимы — в помянутой ранее
