оберешься. К тому же он предлагает какую-то коммерческую сделку, а коммерцию отец Андрей любил больше, чем даже крестины или свадьбы. Правда, неизвестно, как отнесется к этому Ромка. Ишь ты! Этот сопляк Ромка стал важной птицей. Как-никак, краевой проводник [22] . Снабжением ведает, а умному человеку больше ничего и не надо — деньги сами плывут в карман, только считай! Даже Заремба к нему интерес имеет… Верно, пронюхал что-то и хочет с ним дельце обделать.

Ромка, факт, не рассердится — он знает своего родного брата! Во-первых, они старые товарищи с этим Евгеном — вместе в гимназии учились. Хотя на это наплевать: братик с удовольствием повесил бы коммуниста. Но там, где звенят деньги, политика отступает, и Ромка может даже разозлиться, если потеряет выгодного клиента. Это во-вторых. Клиенты сейчас под ногами не валяются, потому как, извините, война.

Заремба глаз не сводит с егомосьци. А тот словно спит, глаза зажмурил, даже не шелохнется. Но выдают руки. Положил на тучный живот, нервно вращает большими пальцами. Наконец вздохнул и прогундосил:

— Ну, ежели, говорите, рейхсмарками, попытаемся разыскать Ромку. Пан торопится или располагает временем?

— Кто же сейчас располагает свободным временем, святой отче? — улыбнулся Евген Степанович.

— Ганна! Ганна! — завопил отец Андрей. Девушка просунула нос в гостиную. — Позови мне Дмитра.

Когда в дверях появился работник, поп распорядился:

— Распрягай, крестить сегодня не поедем. А сам верхом подскочишь к… — и что-то шепнул на ухо. — Скажешь, чтобы сейчас же прибыл сюда.

Заремба вышел во двор и приказал парню распрячь коней: он был уверен, что до приезда Ромки ему ничего не грозит. Хорошо знал Шишей — были когда-то соседями — и помнил, какие жадюги братья Андрей и Роман.

Когда-то в Коломне старый Шиш держал небольшую лавку с ярко разрисованной вывеской: “Бакалея и колониальные товары. Шиш и К°”.

Вот это “…и К°”, прибавленное на вывеске для солидности фирмы, стало отличной рекламой. Люди смеялись, но покупали с большей охотой у Шиша, чем у одноглазого Боруха Гольцмана. Может, потому, что в лавке Шиша был больший выбор товаров, а может, проще было произнести: “Петрик, сбегай в К°”, или “Скажи К°, чтобы записал, деньги потом отдам”.

И братьев Андрея и Ромку тоже звали “К°”. Они привыкли и не обижались. Братья всегда держались в стороне от других ребят. Старый Шиш заставлял своих детей помогать в лавке, и мальчики приучились из всего извлекать выгоду. Они крали отсыревшие конфеты и окаменевшие пряники, сбывая их мальчишкам со скидкой.

Андрей закончил духовную семинарию, а Ромка пошел по отцовской линии. Получив в наследство лавчонку, принялся расширять дело. Но времена настали не те — начался кризис, конкурировать с польскими и еврейскими коммерсантами было трудно. Они едва не задушили Ромку. Тут-то его осенила спасительная идея — объединить покупателей на национальной почве.

Роман Шиш выбросил лозунг: “Украинец покупает лишь у украинца!” Пожертвовал несколько сот злотых на развитие украинского движения в Галиции и стал одним из наиболее выдающихся националистических деятелей в Коломне.

Карта оказалась козырной. В самом деле, почему украинец должен покупать не у Шиша, а у какого-то Гольцмана, пусть даже у того на грош дешевле? Дело же тут не в гроше, а в национальном сознании.

Покупателям было невдомек, что на национальные интересы Ромке Шишу было в высокой степени наплевать — ему лишь бы торговля шла как можно лучше. Люди не знали, что сам Шиш ведет дела не с украинскими, а с польскими коммерсантами, так как это выгоднее, и совсем забывает украинский язык, когда это может дать ему хотя бы один Злотый прибыли.

Теперь Ромка Шиш важная птица у бандеровцев. Через него идет снабжение многочисленных отрядов этой банды. И когда возник вопрос о рации, Заремба решил, что проще всего купить ее у Шиша. Гитлеровцы поставляют бандам оружие и все необходимое — значит, должны быть у них и рации.

Отец Андрей позвал Евгена Степановича с крыльца.

— Пан Евген, наверно, устал с дороги. Отдохните до обеда. Вам постелют на диване.

— Ежели егомосьць не возражают, то лучше бы здесь… — кивнул Заремба в сторону копны сена, которая высилась у амбара.

Опять отец Андрей звал тонким голоском Ганну и хватался за сердце, так как девушка не сразу откликнулась. Наконец, та вынесла косматую подстилку, и Евген Степанович растянулся на сене. Лежал на спине и смотрел, как в бездонной голубизне плывут белые тучки. Покамест все идет не так уж и плохо. Он и не надеялся, что Ромка где-нибудь под боком. Видно, успел обзавестись в родных краях солидным хутором. Надо думать, и здесь не отдыхает, а через брата обделывает свои делишки. Хотя бы его дома застали, черт возьми!

Роман Шиш, один из видных деятелей УПА [23] (сам он величал себя генералом), прибыл к брату без промедления. Он сидел в рессорной бричке, а на узких козлах примостились два коренастых парня с автоматами на груди. Пан генерал был в зеленом жупане, синих шароварах и блестящих лакированных сапогах. Габаритами он уступал брату, но не очень, а в плечах так даже был шире отца Андрея. Разговаривал басом. Он хлопнул Зарембу по спине, показывая этим свое дружеское расположение, но Евген Степанович перехватил многозначительный взгляд, которым генерал обменялся со своими телохранителями — дескать, будьте настороже.

— Как раз и обед готов, — потирая руки, сказал отец Андрей и пригласил в дом.

Егомосьць предпочитал простую, но здоровую пищу. На столе стояли тарелки с холодцом, жареной рыбой, ветчиной, вареными яйцами и холодной поросятиной. Несколько бутылок с наливками и мутной жидкостью местного производства дополняли эту картину.

Ромка принялся разливать самогон. Заремба решительно накрыл рукой свой стакан.

— Не пью.

— А я слышал, большевики не гнушаются… — усмехнулся Ромка.

— Сухого закона у нас нет, но я в рот не беру даже сладкую, — и пояснил: — Сердце…

Младший Шиш, поколебавшись мгновенье, все же осушил свой стакан.

— Для аппетита, — оправдался, запихивая в рот изрядный кусок ветчины.

Евген Степанович проголодался и ел с аппети­том. Несколько минут жевали молча, пока не заморили червячка. Ромка снова потянулся к бутылке., но, посмотрев на пустой стакан Зарембы, воздержался.

— Сказали мне, — начал, вытирая рукой рот, — что ты был при Советах в большом почете. Вроде бы комиссар или как? Одним словом, продавал нашу Украину большевикам…

Евгену Степановичу не хотелось ввязываться в спор, и он сказал:

— Пустяки. Я работал в газете.

— Но ведь в коммунистической…

— Неужели ты думаешь, что я приехал в такую даль исповедоваться перед тобой?

— Прошу, прошу, господа, — поспешил вмешаться отец Андрей. — По-моему, лучше будет, если поговорим о делах.

— Золотые слова, — поддержал его Евген Сте­панович. — Слышал я, Роман, ты стал большим начальником и все в твоих руках. Вот и надумал предложить тебе одну выгодную сделку…

— С большевистскими элементами у нас один разговор, — отрезал тот, подняв кулак и повертев им под носом у Зарембы. — Вот какой!..

— Но ради нашей старой дружбы, — сказал отец Андрей, — можно было бы сделать и исключение.

“И когда это мы дружили?” — подумал Евген Степанович.

Ромка налил себе стакан самогона. Понюхал и выпил.

— Сегодня я добрый, — сказал. — Что тебе нужно? Если, конечно, деньги есть…

— Даже и не знаю, найдется ли у вас? — неуверенно произнес Заремба.

— Известное дело, у нас не армейские склады, но украинское воинство всем обеспечено!