помочь, успеть! А вот с начальником Губчека Журбой такой номер не прошел. Он тоже так иногда стукал, но все больше чужих. А потом в ЧК попал его брат – моряк, из эсеров. Его быстро приговорили. Журба зашел к нему: «Ну, братец, не послушал меня? Пойдем теперь…» Пришли в подвал, понятно зачем. Какая-то нужда заставила чекиста лично повести на расстрел своего брата, хотя можно ж было это свалить на кого-то. А в подвале на полу там откуда-то взялась пустая бутылка (легко допустить, что на трезвую голову расстреливать тяжело. –
Среди знакомых моего деда легче всех убивал некий Лазаренко, командир кавалерийского отряда. Взятых в плен бандитов он любил казнить собственноручно. Сперва был трибунал, как положено, а потом приговоренных, связанных, отдавали Лазаренке. Он зажимал человека коленями и откручивал ему голову, как курице. Командира этого считали не маньяком, а так, просто обозленным: знали, что бандиты убили его отца и мать. А с Лазаренкой ездила жена, верхом. Она сама, правда, не убивала.
Про свой личный experience в этой сфере дед помалкивал, и слава Богу. Он только теоретизировал абстрактно: «Убить человека – это только кажется, что легко… Если одного убить – и то он снится. Даже если немцев, из пулемета, с большого расстояния – все равно это откладывается. И держится в голове, накапливается…»
Короче, примите поздравления с Днем чекиста. В аккурат сегодня.
Прощание ушанки
Новый год в который уже раз – второй, кажется, – попадает на теплое время. Вот уже ученые принялись разоблачать шарлатанов, которые всерьез гнали про глобальное потепление, а все равно в декабре тепло.
Уже не только в Москве, и в провинции в потепление поверили. Смирились с ним. Все реже удается увидеть ушанку, в каких раньше ходила вся мужская половина Союза, штатские в том числе, и повсеместно, – теперь ею покрывают головы только редкие гости столицы, посланцы диких каких-то степей. Шапка эта важна, значительна, при том что надобности в ней нет никакой, ну если ты, конечно, не ушел на всю зиму в глухую тайгу. Она строго ритуальна и символична, это не от холода, но чтоб показать принадлежность к великой евразийской степной империи.
Но после мы ушли в Европу, в цитадель белой цивилизации. И шапки ушли туда же. Но не на наших головах, это случилось порознь, по отдельности. Мы ушли мысленно, а шапки – live, в чемоданах, в качестве сувениров. Кто не догнал, тот на старом Арбате берет у смешных спекулянтов черную кроличью ушанку с адмиральской богатой кокардой. А одна деятельница так называемого современного искусства – ее зовут Оля, кажется, – производит такой арт: к ушанке из синтетики она приделывает бисерный самолет. А что, некоторым нравится…
Ушанка – это знак Азии, это меховая шапка из тех, в которых дикая дивизия рубила кого скажут, или крымчаки, которые жгли Москву и скрещивались с блондинками, даже не спросив, как тех зовут; казаки, калмыки, чечены, ваххабиты и кто там еще, все сплошь люди военные, полувоенные, разбойные. В таких шапках комфортно мотаться по диким местам из конца в конец континента, в них удобно, скинув форменную уставную фуражку и питерский тесный мундир, в черкеске с трофейной саблей воровать местных девок и жить с ними, а после, как наскучат, их резать и валить все на местных, как это делал скрывшийся под прозрачным вторичным погонялом Печорин поэт-любитель Лермонтов.
Эта форменность, это пристрастие принадлежать к огромной незаконной русской орде, к махновской вольнице, о которой мечталось, летом как-то переходила в тему фуражки, армейской ли совершенно, или с оторванной кокардой, или в бедной версии этого головного убора – кепки-восьмиклинки, которая только маскируется под мирную штучку. В такой воровской кепочке удобно ходить с финкой резать поздних прохожих или драться на танцах… А если ее задрать, задрочить на затылок, обнажится околыш, и так ловко в этой кепке стоять на броневике, как, бывало, стоял один немецкий шпион! Замечательно можно к этому околышу присобачить тряпочную звезду или красную полоску – это будет смотреться не менее уместно, чем опознавательные знаки на той же папахе. При том что жестяная, кривая, вырезанная из консервной банки и покрашенная кубовой краской звезда довольно дико бы смотрелась на, к примеру, шляпе. Я помню свою первую ушанку, которую принял, как награду, после ношения какой-то детской шапочки с завязками… В ней было нечто партизанское, и хотелось кого-то мочить, выскочив внезапно из кустов. Я помню форменную фуражку, которую носил в детсаду. Это был мощный знаковый головной убор, совершенно как бы военный, черный, как бы флотский или эсэсовский (никогда я не видел Путина в армейской фуражке хаки, а вот во флотской – да; видно, с армией он себя не ассоциирует, а побыть в образе оберштурмбаннфюрера Штирлица, который весь в черном, он, видно, не прочь), с достаточно высокой тульей. Кокарда на той фуражке была в виде открытой книжки, какую у подыхающего ослабевшего СЭВа отнял Лужков, – что это было: остаток, ошметок школьной ли старинной формы, гимназической или ремесленного какого училища? Что за антиквариат? Я всерьез планировал пойти в этой фуражке в школу, но как-то не сложилось – школьная форма к 64-му, вполне себе либеральному, году сделалась с виду пацифистской (при том что кровавые, с соплями, драки на заднем угольном дворе никто не отменял, конечно). Фуражка пылилась на антресолях и после пропала бесследно.
Помню и купленную в Хельсинки фуражечку наподобие вермахтовской, типа фашистской буденовки, – она была хоть и черная, но вполне с виду боевая. У меня ее все выпрашивали и выменивали, я отказывал, люди устали от моего упрямства и кепочку попросту украли – а что, на дворе были так называемые лихие 90-е.
Забавно, что сегодня люди не знают, что им носить на голове. Все не то! Выбор мучителен и безысходен. Не ушанка, но и не шляпа, и не папаха же все-таки… Берет? Мне лично это ближе, но я вижу, что люди мной недовольны. Гаишники брезгливо и жалостливо при виде моего головного убора спрашивают: «Художник, что ли?» Я неопределенно изображаю что-то пятерней. Они добавляют со вздохом: «Ладно уж, езжай, что с тебя, типа, взять…»
Даже теперешний президент, хромая утка, не знает, что ему надеть – то ли пирожок того фасона, что пошивали для членов Политбюро, то ли меховую флотскую фуражку, то ли шапку Мономаха (очень с виду азиатскую), то ли простецкую корону… И он сам, и его чекисты добавляют неопределенности к вопросу. Им вроде же положена форма, а они ее не носят – может, она висит где-то в секретных лубянских шкафах. И головной убор какой-то же положен им? А нам? Поди знай… В оттепель хорошо, можно и с непокрытой головой, без опознавательных знаков. А как поменяется, как перейдет к заморозкам, к холодному миру – что напялить на голову? Да чтоб не ошибиться? Куда идти, как жить, какой путь у страны и у нас в ней – непонятно. Как всегда. Да и ладно!
Кстати, что за шапка у Дедушки Мороза? С виду – старинный русский почвенный головной убор, национальная shapka, а присмотреться – так слизанная с Запада ермолка Санта-Клауса, только тупая. А пощупаешь ее, так ясно: туфта, подделка, тряпка из старых запасов, когда шили флажки, и аптечная копеечная вата из остатков, а главный запас-то пошел на бороду.
Здравствуй, Дедушка Мороз, борода, хрен с тобой, из ваты! Ты подарки нам принес? Ну доставай, не томи… А откуда он вообще взялся, кто он такой, этот гражданин Мороз, какова его легитимность? Пришел и диктует, делает что хочет. Что, не слыхал про такую вещь, как выборы? Какой уж у него срок идет, у этого деда? А?!
Но прочь крамольные мысли. И хватит изображать из себя наивных простаков. Какие уж там выборы, да и на что они нам. Надо веселиться. С Новым годом, с новым, как говорится, счастьем! Правда, правда, я не шучу, это искренне.
Ура!
Путь русского самурая
Некоторые граждане увлеклись уже Медведевым и стали размышлять о том, как бы им построить жизнь под него. Однако есть и такие, кто много думает про его предшественника. И пытается понять его действия,
