Хранителем. Самки только через пять-шесть сезонов брака усваивают все заповеди Завета, ничего тут не поделаешь, и еще столько же сезонов уходит на то, чтобы подруга Хранителя поняла, что заповеди обязательны и для нее, счастливой избранницы, причем в первую очередь для нее. Нахма стала самкой Хранителя три сезона назад. Надежды никакой. Эхрон начал чувствовать предательскую слабость и ускорил бег. Яд начал действовать, но Хранитель должен был успеть.
Нахма выскочила из логова, устроенного в густом орешнике, услышав разъяренный визг супруга, переходящий в рев ярости. Они паслись по очереди, чтобы не оставлять первенца одного. Нахма вглядывалась в глубину рощи и поздно заметила всадников, один из которых, разогнавшись, бросил копье и точно угодил Нахме в бок. Она вспомнила Завет, она поняла свою ошибку и уже знала, что заплатит за нарушение Завета своей жизнью, но это ее не беспокоило. Нельзя, нельзя было так вот выскакивать из орешника. Что теперь будет с первенцем, маленьким розовым Хранителем? Теперь слова заповедей звучали в ее голове в нужном порядке. Супруг говорил, что Завет сам возникает в голове в минуту смертельной угрозы, он только просил слушать его, не перебивая, и каждое утро начинал с угрюмого прохрюкивания всего Завета. А она, глупая, слушала невнимательно, постоянно отвлекаясь. До страшного удара копьем Нахма не могла себе представить, что можно думать так быстро. Мысли ее всегда текли спокойно и величаво, как полноводная река Ир за холмом Праведников. Отдаваясь Хранителю, Нахма думала: «Я отдаюсь САМОМУ ХРАНИТЕЛЮ». Нося в чреве чудесного первенца, Нахма думала именно это, слово в слово: «Я ношу ЧУДЕСНОГО ПЕРВЕНЦА». Вот уже пятнадцать рассветов, с тех пор, как маленький первенец начал жить отдельно от Нахмы, у супруги Хранителя появилась еще одна мысль: «Я должна накормить ЧУДЕСНОГО ПЕРВЕНЦА». Теперь мысли в ее голове неслись со страшной скоростью, и почти каждая сжимала горло безысходностью: «Поздно».
Наконец в сознании Нахмы возникла нужная заповедь: «А если будет поздно, то супруга Хранителя должна принять бой и задержать врагов Святой рощи, сколько будет возможным. Хранитель обо всем позаботится. Он знает и сделает».
Да, он знает и сделает. Нахма поняла, что должен сделать ее супруг, но теперь она скорее дала бы сжечь себя на медленном огне, чем позволила бы себе даже думать об этом. Всадник, пронзивший Нахму копьем, уже отворачивал коня, изо всех сил натягивая повод влево, чтобы не разбиться насмерть о щетинистую глыбу, когда вихрь мыслей и страданий в голове несчастной матери кончился, оставив место восторгу и таким простым, совершенно бессознательным действиям.
Нахма качнула рылом в сторону коня, зацепив его клыком за заднюю ногу. Конь остановился и упал так стремительно, что рыцарь вылетел из седла, еще не успев понять, что произошло. Нахма уже не обращала внимания на всадника, разбившегося в кровавую лепешку о первый Зуб Дракона – маленькую, высотой с Хранителя, островерхую скалу, о которую так приятно было чесать бока. Нахма перешагнула трепыхавшегося на земле коня, визжавшего от боли в наполовину оторванной задней ноге, и устремилась в атаку. Страшная боевая машина врезалась в строй, ощетинившийся сталью, проделывая в толпе двуногих сквозной проход, усеянный искалеченными телами.
– Стреляйте, стреляйте же! Где стрелометы? – уже не кричал, а хрипел сорванным голосом рыцарь с большими черными крыльями на шлеме, когда Нахма разворачивалась перед очередной атакой.
Стрелы с тонким посвистом ударили в упор, вонзившись в бок супруги Хранителя, но это уже ничего не меняло. Нахма, разогнавшись, долго кружила среди беспорядочно мечущихся двуногих, вращая смертоносным хвостом и без устали поддевая клыками направо и налево. Под ногами матери ЧУДЕСНОГО ПЕРВЕНЦА погиб, крича, граф Леас, командир Черного отряда, украшенный разноцветным султаном за особую верность Ордену.
Почти весь цвет воинства был раздавлен или разорван – во всяком случае, те, кто не догадался притвориться мертвым или пришпорить скакуна, мчась подальше от побоища. Конные, пешие, рыцари, слуги, охотники и загонщики – все они гибли, втыкая смешные зубочистки своих копий и мечей в разъяренную гору мышц, сухожилий, копыт и клыков.
Тем временем яд желтолиста делал свое дело куда лучше охотников и рыцарей. Юная супруга Хранителя припала сначала на передние ноги, затем на задние, затем легла, тяжело дыша, всем своим видом обещая войску Ордена встать и продолжить после короткого отдыха. Умерла Нахма спокойно и без мучений. Даже после ее смерти двуногие боялись подойти и забрать тела раздавленных соплеменников. В голове Нахмы осталась одна-единственная мысль, и она наслаждалась этой мыслью до самого последнего вздоха и еще немного после: «Он знает и сделает. Он спасет ЧУДЕСНОГО ПЕРВЕНЦА».
Эхрон вихрем мчался по краю рощи. Он слышал слева, со стороны Светила, звуки битвы у первого Зуба Дракона. Умница Нахма все поняла и все сделала. Эхрон был почти счастлив. Он знал, что совсем скоро он с Нахмой, Хонарон и еще несколькими самками будет пастись в самой Святой небесной роще и благосклонно взирать на деяния своего потомка, юного Хранителя.
Теперь пора. Эхрон круто свернул и приблизился к логову. Никто из двуногих не поймет, что это логово Хранителей – так, редкие, просматривающиеся насквозь посадки орешника, трава густо присыпана листьями. Только Хранители знали секреты причудливой игры света и тени, скрывавшей их от случайных любопытных глаз надежнее, чем в пещере. Конечно, можно было бы оставить маленького Хранителя здесь, он уже достаточно умен, чтобы обмануть двуногих, но собаки его найдут. Эти рабы, пресмыкающиеся перед двуногими, обладают тонким нюхом. Они выдадут наследника. Маленький Хранитель с собаками пока не справится, ему нужно выбрать себе имя и прожить еще две полных луны, вот тогда за него можно не беспокоиться.
Эхрон шел беззвучно, ступая особым образом, хотя на это уходило много сил. Теперь Эхрон знал, что на главное сил хватит, и расходовал силы без остатка.
Вот он, маленький спящий Хранитель, ЧУДЕСНЫЙ ПЕРВЕНЕЦ, как его называла ОНА, САМАЯ ЧУДЕСНАЯ МАМА и СУПРУГА. Эхрон с нежностью подтолкнул сына пятаком. Розоватый комочек развернулся и показал отцу симпатичное рыльце с приветливыми умными глазками. Отец немного поиграл с ребенком, перекатывая его носом по прохладным листьям ореха хо. Первенец повизгивал и поджимал хвостик, показывая отцу полное и безграничное счастье. Глаза Эхрона затуманились. Желтый яд напоминал о себе. Эхрон вздохнул несколько раз. Пора. Он открыл пасть и языком подхватил сына с земли. На верхнем небе Эхрона был тайный кожаный мешок, и Эхрон закатил туда наследника языком. О кожаном мешке знали только Хранители. Их супруги и не подозревали о наличии тайника. Они вообще не знали большей части того, что составляло силу, власть и наследие Хранителей. Завет Первого Хранителя, передаваемый от отца к наследнику, весьма сильно отличался от Завета, известного всем членам семьи. Там были описаны многие тайны и могущественные секреты великой расы, и Эхрон тихонько нашептывал Первый Завет, беззвучно ступая деревенеющими ногами. Малыш пригрелся и задремал, внимательно слушая и запоминая каждое слово отца. Обыкновенный Завет он знал наизусть уже с третьего рассвета своей жизни, и теперь с удовольствием запоминал новые интересные слова и их значение.
Эхрон беззвучно вышел на опушку, залитую собачьей кровью. Дохлые собаки источали непередаваемый запах ужаса. Все вокруг – деревья, кустарники, камни, земля, – все было пропитано собачьим страхом. Теперь сюда, на опушку Святой рощи у Челюсти Дракона, никакими побоями и посулами не загнать даже самого отважного и глупого пса. Конечно, дожди смоют, а ветер развеет этот смрад, но случится это не скоро. Сорок, может быть, пятьдесят полных лун должно сменить друг друга. За это время новый Хранитель вырастет таким же, как его отец, – огромным, умным и бесстрашным.
– Теперь ты знаешь столько же, сколько и я, сынок. Сейчас я лягу спать, но просыпаться не буду. Не бойся, так надо. Ты живи здесь, поблизости. Чистой воды и сладких орехов хватит с избытком. Остерегайся всех собак и злых двуногих. Мертвых не бойся. Я приоткрою рот, чтобы ты легко выбрался.
Чудовищных размеров кабан потоптался немного на опушке, поодаль от луж мерзкой собачьей крови и отвратительных рабских останков, затем лег на бок, беззвучно всасывая воздух через оскал. Он медленно засыпал и уже начал видеть самый прекрасный и долгий сон в своей жизни.
– Пошли к танку, пока не появились хозяева этих желтых стрел, – тихо сказал Ковалев и, бережно прижимая к груди найденыша, двинулся в обратный путь, иногда легонько подталкивая локтем Ивана, то и дело оглядывавшегося на зеленовато-бурый валун. Суворин поминутно озирался. Инстинкт самосохранения проснулся и грыз механика, заставляя внимательно прислушиваться к происходящему за спиной. С той минуты, когда он со Степанычем нашел кабана, его терзал вопрос, который он пока не решался задать капитану.
Тридцатьчетверка стояла посередине правильного круга обгорелой, прибитой, утоптанной и политой кровью травы.
Ковалев с поросенком и Суворин стояли на самой границе круга. Их ноги утопали по щиколотку в траве – яркой, сочной, необычной. Каждая травинка напоминала формой маленькую плоскую змейку, малахитового ужика. После мягкого пружинящего ковра ступать в твердый круг выжженной земли совсем не хотелось.
Все напоминало морок. «Контузия. Или убило. А они – демоны. Ну, Кондратиха», – думал Ковалев. Он закрыл глаза и досчитал до десяти. Открыл. Сзади издавал непривычные звуки чужой лес. Фиолетовый лишайник с зеленым отливом натекал снизу на скалы, торчащие невдалеке. Ковалев зрительно помнил поле под Прохоровкой. Ничего общего. О войне напоминал только кусок земли с чумазым танком. Хотя нет, нет, был еще запах, едва уловимый. Если не смотреть вверх, казалось, что сидишь в какой-то длинной челюсти с грязными зубами по бокам и тебя вот-вот начнут жевать. А вверх посмотришь – синее небо, облака.
– Вань, смотри, ему уже лучше. – Раненый танкист лежал, облокотившись на правую руку, и грыз стебель с обгорелым колоском, что, собственно, и порадовало Ковалева. – Я в раю или в аду, а, Акимыч?
Иван закашлялся. Его мучил именно этот вопрос, слово в слово.
– Я хотел о том же спросить, Степаныч. Ты ведь ангел? – с надеждой в голосе спросил механик.
– Тебе виднее, Вань, – Ковалев перехватил поросенка поудобнее. Поросенок пискнул и снова задремал. – Знаешь, все, что сейчас происходит, – это посмертные видения. Мои, товарищ гвардии сержант. Потому что я их вижу.
– А если я тоже их вижу, то они мои, командир? Значит, умер я, а ты пришел за мной. Значит, ты – ангел.
– Хорошо. А вот он тогда кто? Виктор, которого ты вместо Чаликова… – Ваня напрягся и засопел. – Получается, мы с тобой ангелу шею бинтовали?
Раненый привстал, затем поднялся на колено, с интересом глядя на командира и механика советского танка «Т-34-76», безмятежно беседующих на границе райских кущ и выжженной курской земли.
