– Я рада, – холодно ответила она.

Он набрал в легкие побольше воздуха.

– Должен сказать, что в том деле я был не прав.

– О! – изумленно протянула Шарлотта.

«Разве это такая редкость, что я признаюсь в своих ошибках?» – удивился он про себя. И продолжил:

– Конечно, я не знал, что ее... молодой человек сбежал в моряки, а ей было стыдно возвращаться к матери. Но мне следовало бы все выяснить. Как ты совершенно справедливо заметила, я в ответе за эту девушку.

Ничего не говоря, Шарлотта села рядом с ним на диван и взяла его руку. Это растрогало его. Он сказал:

– У тебя доброе сердце, и надеюсь, оно всегда останется таким. Позволено ли мне будет надеяться, что в дальнейшем ты научишься выражать свои благородные чувства немного более... сдержанно?

Она посмотрела ему в глаза:

– Я постараюсь, папа.

– Я часто задумывался, а не слишком ли мы тебя оберегаем? О, разумеется, в вопросах воспитания главной была твоя мама, но должен сказать, что я почти всегда с ней соглашался. Некоторые люди считают, что детей не следует оберегать от того, что называется правдой жизни, но таких людей немного, и они весьма грубые натуры.

Некоторое время они молчали. Как это обычно водилось. Лидия ужасно долго одевалась к ужину. Уолдену еще многое хотелось сказать Шарлотте, но он боялся, что ему не хватит решимости. В уме он перебрал множество вступлений, но все они лишь усугубляли неловкость Тихая и спокойная, дочь сидела рядом с ним, а он в это время думал, догадывалась ли она, какие мысли его сейчас обуревали.

В любую минуту могла войти Лидия «Теперь или никогда», – решил он. Откашлявшись, он начал.

– Ты выйдешь замуж за порядочного человека и вместе с ним узнаешь о всяких таких вещах, которые сейчас тебе не совсем понятны и, вероятно, вызывают беспокойство.

«Возможно, этого достаточно, – подумал он, – на этом и следует закончить и далее не распространяться». Смелее же.

– Но есть одна вещь, о которой тебе надо знать заранее. Вообще-то, об этом тебе должна бы рассказать твоя мать, но мне почему-то думается, что она этого не сделает, так что придется мне.

Чтобы чем-то занять свои руки, он зажег сигару. Отступать уже было поздно. Он лишь надеялся, что вдруг войдет Лидия и положит конец этому разговору, но ее все не было.

– Ты сказала, что знаешь, чем занималась Энни и тот садовник. Но, видишь ли, раз они не были женаты, то это грех. А когда это делают люди состоящие в браке, то это чудесно. – Лицо его залилось краской, и он надеялся, что дочь сейчас не смотрит на него. – Знаешь, чисто физически, это замечательное чувство, – продолжил он, словно бросаясь в омут. – Описать это невозможно, немного похоже на ощущение жара от горящего камина... Но самое главное, чего я думаю, ты не понимаешь, это насколько все это прекрасно в духовном смысле. Здесь выражается вся привязанность, нежность, уважение и... да, и любовь, которая существует между мужем и женой. В молодости обычно этого не понимают. Особенно юные девушки склонны видеть в этом лишь грубую сторону жизни: и бывают такие несчастливцы, которым так и не доводится узнать приятную сторону всего этого. Но если ты просвещена и выберешь себе в мужья порядочного, доброго, разумного человека, то я уверен, ты узнаешь счастье. Вот поэтому тебе все и рассказываю. Я тебя очень смутил?

К его огромному удивлению, она повернула голову и поцеловала его в щеку.

– Да, но гораздо меньше, чем самого себя, – сказала она.

Услышав это, он засмеялся. Вошел Причард.

– Экипаж готов, милорд, и миледи ожидает вас в холле.

Уолден поднялся.

– Пока ни слова маме, – прошептал он на ухо Шарлотте.

– Я начинаю понимать, почему все говорят, что ты такой прекрасный человек, – проговорила Шарлотта. – Желаю хорошо провести вечер.

– Всего хорошего, – сказал он. И выходя в холл, где ждала его жена, подумал: «А иногда мне что-то удается».

После этого разговора Шарлотта почти было передумала идти на собрание суфражисток.

Случай с Энни привел ее в мятежное состояние духа, и вот тут она и увидела плакат, прилепленный к витрине ювелирного магазина на Бонд-стрит. Прежде всего ее внимание привлек крупный заголовок: «Женщинам – право голоса», а затем она заметила, что собрание должно было происходить в помещении неподалеку от ее дома. Объявление не сообщало имена ораторов, но в газетах Шарлотта читала, что на подобных митингах частенько без предупреждения появлялась печально знаменитая миссис Пэнкхерст. Так как рядом была Марья, ее дуэнья, она отвела глаза от плаката, сделав вид, что рассматривает в витрине браслеты. В этот момент из магазина вышел мальчик и стал отдирать плакат. Тут Шарлотта и решила непременно пойти на это собрание.

Но разговор с папочкой поколебал ее решимость. Для нее было потрясением видеть, что он мог быть неуверенным, ранимым, даже робким. Еще большим откровением было слышать из его уст о том, что половые сношения есть нечто прекрасное. Она поняла, что внутри у нее больше не было злости к нему за то, что он позволил ей расти в невежестве. Его позиция вдруг стала ей ясна.

Тем не менее, это не меняло того обстоятельства, что она по-прежнему была ужасно несведуща и не могла положиться на объяснения мамы и папы во многих вопросах, в особенности в том, что касалось суфражисток. «Я пойду непременно», – решила она.

Вызвав Причарда, она попросила, чтобы ей в комнату подали салат, а затем пошла наверх. Одним из женских преимуществ было то, что твоя головная боль ни у кого не вызывала удивления: считалось", что у женщин время от времени должны быть головные боли.

Когда принесли поднос с едой, она немного поковыряла салат, пока сами слуги не ушли ужинать, и тогда, надев пальто и шляпку, она выскользнула из дома.

Стоял теплый вечер. Быстрым шагом она направилась к Найтсбриджу. Необычайное чувство свободы охватило ее, и она вдруг поняла, что до этого раза никогда еще не ходила по городу одна. «Теперь я могу делать, все, что захочу», – подумала она. – «Никто меня нигде не ждет, никто не сопровождает. Никто не знает, где я. Я могу пойти поужинать в ресторан. Могу уехать поездом в Шотландию. Могу снять комнату в отеле. Могу сесть в омнибус. Съесть яблоко на улице и выбросить в канаву кожуру». Ей казалось, что она всем бросается в глаза, но никто на нее даже не смотрел. Ранее ей смутно представлялось, что, выйди она одна на улицу, незнакомые мужчины непременно каким-то образом обидят ее. В действительности же, они ее словно не замечали. Вокруг было полным-полно мужчин, но все они куда-то спешили: кто в вечерней парадной одежде, кто в шерстяном костюме, кто в сюртуке. «Где же здесь опасность?» – подумала она, но вспомнив о том сумасшедшем в парке, ускорила шаг.

Приближаясь к месту собрания, она заметила, что туда же направлялись многие и многие женщины. Некоторые шли парами или группками, но много было и одиночек вроде Шарлотты. Ей сразу стало как-то спокойней.

У входа в зал толпилось несколько сот женщин. В одежде многих из них выделялись цвета суфражистского движения, лиловый, зеленый, белый. Некоторые раздавали листовки или продавали газету под названием «Право голоса для женщин». Неподалеку стояло несколько полицейских, на лицах которых отражалась некоторая смесь насмешливости и презрения. Шарлотта встала в очередь, чтобы пройти в зал.

Когда она дошла до двери, женщина с повязкой распорядительницы потребовала у нее шесть пенсов. Шарлотта совершенно механически обернулась, и тут только поняла, что рядом нет ни Марьи, ли лакея, ни служанки, чтобы заплатить за нее. Она не ожидала, что за вход придется платить. Но даже если бы она предвидела это, она не была уверена, что легко смогла бы раздобыть эти шесть пенсов.

– Простите, – пробормотала она – У меня нет с собой денег... Я не знала... – Она повернулась, чтобы уйти.

Распорядительница удержала ее.