мост, он понял, что его везли в печально известную Петропавловскую крепость, и сердце его упало.

На другой стороне моста повозка свернула налево и въехала в затемненную арку. У ворот она остановилась. Феликса провели в приемное отделение, где какой-то армейский офицер, взглянув на него, что-то записал в книгу. Затем его снова усадили в повозку и повезли вглубь крепостного двора. Остановились еще у одних ворот и несколько минут ждали, пока солдат, находившийся по другую сторону ворот, не отпер их. Далее Феликс должен был идти пешком через несколько узких проходов до третьих железных ворот, ведущих в огромное сырое помещение.

Там за столом сидел начальник тюрьмы. Он сказал:

– Тебя обвиняют в том, что ты анархист. Ты признаешься в этом?

У Феликса словно выросли крылья. Значит, все это не имеет никакого отношения к Лидии!

– Признаюсь ли я? – спросил он – Да я горжусь этим.

Один из полицейских протянул начальнику тюрьмы заведенное на Феликса досье, и тот подписал его. После этого Феликса раздели догола и дали ему зеленый фланелевый халат, пару шерстяных чулок и желтые войлочные шлепанцы слишком большого размера.

Потом вооруженный солдат провел его по еще нескольким мрачным коридорам в камеру. Тяжелая дубовая дверь закрылась за ним, и он услышал звук поворачиваемого в замке ключа.

В камере помещались койка, стол, табуретка и умывальник. Пол был покрыт цветным войлоком, а стены обтянуты какой-то желтой тканью.

Феликс уселся на койку.

Вот в этом каземате Петр Первый пытал и убил своего сына. Здесь держали княжну Тараканову, камеру которой заливало так, что крысы, спасаясь от наводнения, залезали ей на плечи. Здесь заживо замуровывала своих врагов Екатерина Великая.

В этой тюрьме сидел Достоевский, с гордостью подумал Феликс, а также и Бакунин, в течение двух лет цепями прикованный к стене. Здесь умер Нечаев.

Феликс одновременно ощущал восторг, оказавшись в таком героическом обществе, и ужас при мысли, что останется здесь навечно.

В замке повернулся ключ. Вошел маленький лысый человечек в очках, неся ручку, пузырек чернил и бумагу. Сел за стол и сказал:

Напиши известные тебе имена тех, кто занимается подрывной деятельностью.

Феликс сел и написал: Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Петр Кропоткин, Иисус Христос...

Лысый человек выхватил у него бумагу. Подошел к двери камеры и постучал. Вошли двое здоровенных охранников. Они привязали Феликса к столу, сняли с него шлепанцы и носки. Начали хлыстать его кнутом по ступням.

Пытка продолжалась всю ночь.

Когда они стали выдирать у него ногти, он начал называть выдуманные адреса и имена, но они сказали, что знают, что все это ложь.

Когда они стали свечой прижигать ему гениталии, он назвал имена всех своих друзей-студентов, но и тут они заявили ему, что он лжет.

Всякий раз, когда он терял сознание, они приводили его в чувства. Иногда мучительство на короткое время прекращалось, чтобы он подумал, что все уже позади, но потом они снова принимались за него, и он молил их прикончить его, чтобы больше не испытывать боли. Они продолжали мучить его еще долго после того, как он выдал им все, что знал.

В последний раз он потерял сознание, должно быть, незадолго до рассвета.

Придя в себя, он увидел, что лежит на постели. Руки и ноги были в бинтах. Он чувствовал невыносимую боль. Он готов был покончить с собой, но был слишком слаб для этого.

Вечером в камеру явился тот лысый человечек. Увидев его, Феликс от ужаса зарыдал. Человечек лишь улыбнулся и вышел. Больше он не приходил. Каждый день Феликса посещал врач. Феликс безуспешно пытался вызнать у него какие-нибудь сведения: знал ли кто на воле, что он здесь, в тюрьме, пытался ли кто-нибудь навестить его, оставили ли ему какие-нибудь записки? Но врач лишь менял ему повязки и уходил.

Феликс пытался рассуждать. Лидия обязательно придет к нему в комнату и увидит там разгром. Кто-то из жильцов дома обязательно расскажет ей, что его забрала тайная полиция. Что она сделает тогда? Начнет ли отчаянные поиски, не думая о репутации? Или проявит осторожность и потихоньку обратится к министру внутренних дел, выдумав историю о том, что по ошибке арестован дружок ее горничной?

Он каждый день ждал от нее весточки, но так и не дождался.

Спустя восемь недель он уже мог почти нормально ходить, и его выпустили, безо всяких объяснений.

Он отправился в свою комнатку. Думал, что там найдет записку от нее, но все впустую, а комната его уже была сдана другому. Его удивило, что Лидия перестала ее оплачивать.

Он пошел к ее дому и постучал в дверь. Ему открыл слуга. Феликс произнес:

– Феликс Давидович Кшессинский передает привет Лидии Шатовой.

Слуга захлопнул дверь перед его носом. Тогда он пошел в книжную лавку. Старый торговец сказал:

– Привет! У меня для тебя есть записка. Ее вчера принесла ее служанка.

Дрожащими пальцами Феликс разорвал конверт. Почерк был не Лидии, а ее горничной. А содержание таково: «Меня прогнали, и у меня теперь нет работы, это все твоя вина. Она вышла замуж и вчера уехала в Англию, теперь ты знаешь, какова плата за грехи». Со слезами страдания он поднял голову и крикнул торговцу:

– И это все?

И девятнадцать лет он ничего о ней не слышал.

В доме Уолденов обычный распорядок был временно нарушен, и вот Шарлотта вместе с челядью сидела на кухне.

Кухня сияла чистотой, сегодня вечером еду здесь не готовили – хозяева не ужинали дома. В огромной плите потухший огонь, высокие окна открыты настежь, в них струится прохладный вечерний воздух, В серванте аккуратно расставлена посуда, которой пользовались слуги, на крючках развешаны поварские ножи и черпаки, а бесчисленные чаны и кастрюли спрятаны с глаз подальше в массивных дубовых шкафах.

Шарлотта даже не успела испугаться. Сначала, когда экипаж так внезапно остановился в парке, она просто удивилась, а потом ее главной заботой было успокоить дико закричавшую мать. По возвращении домой ее немного трясло, но теперь, вспоминая происшествие, она нашла его довольно-таки занятным.

Слуги чувствовали то же самое. Было так приятно и спокойно сидеть за массивным, выскобленным добела деревянным столом, и обсуждать случившееся с этими людьми, составлявшими часть ее жизни: с поварихой, всегда такой заботливой, с Причардом, которого Шарлотта очень уважала, потому что его уважал отец, с опытной и умелой экономкой миссис Митчел, всегда находившей решение любой, возникшей в доме, проблемы.

Героем же дня был, конечно, кучер Уильям. Он уже успел несколько раз описать дикое выражение глаз нападавшего, когда тот угрожал ему оружием. Одна из горничных не отводила от него потрясенного взгляда, и буквально купаясь в нем, он быстро пришел в себя после явной неловкости от появления на кухне в абсолютно голом виде. – Конечно, – объяснял Причард, – я вполне естественно предположил, что грабителю просто нужна была одежда Уильяма. Я знал, что Чарльз ждал у дворца и смог бы править экипажем. И я решил не сообщать ничего в полицию, пока не переговорю с его светлостью.

Лакей же Чарльз рассказал:

– Представляете, что я чувствовал, когда обнаружил, что кареты на месте нет! Я сказал себе: я уверен, что точно оставил ее здесь. А потом подумал: наверное, Уильям ее переставил. Я стал бегать взад и вперед по Моллу, но ее нигде не было. Тогда я возвращаюсь во дворец. «Случилось что-то неладное, – говорю я привратнику, – пропала карета графа Уолдена». А он мне: Уолдена? – да так свысока.

Тут его перебила миссис Митчел:

– Эти дворцовые слуги воображают, что они знатнее аристократов.

– И тут он говорит мне: «Уолден уже уехал, приятель». Я подумал, Боже всемогущий, как же я оплошал!