маслу. Минут десять понаблюдав за девицами, вскидывающими ножки, он тоже вышел.

Взяв такси до гостиницы, он поднялся в свой номер, где застыл у дверей, которые вели в соседние апартаменты. Он слышал, как возбужденно хихикала женщина и что-то тихо говорил Сарн.

Сев на кровать и натянув респиратор. Дикштейн проверил баллончик с газом. Быстро повернув взад и вперед клапан, он уловил резкий запах, пробившийся сквозь маску на лице. На него он не оказал никакого воздействия. Он прикинул, сколько нужно сделать вдохов прежде, чем газ окажет свое воздействие. У него не было времени как следует опробовать эту штуку.

Звуки из соседней комнаты стали громче, и Дикштейн почувствовал некоторое смущение. Интересно, какой уровень сознательности проявит Сарн. Захочет ли он вернуться на судно, когда кончит возиться с женщиной? Это внесет определенные сложности. Может, даже с ним придется сцепиться в коридоре отеля – и рискованно, и непрофессионально.

Дикштейн ждал, испытывая напряжение, смущение и тревогу. Женщина знала свое дело. Она знала, что Дикштейн ждет, чтобы Сарн провалился в сон после любовных утех, и изо всех сил старалась утомить его. Казалось, это будет длиться вечно.

Лишь после двух часов она постучала в соседнюю дверь. Как они договорились: три медленных удара означают, что он уснул, шесть быстрых – он уходит.

Она медленно постучала три раза.

Дикштейн открыл двери. Держа газовый баллончик в одной руке, а маску – в другой, он бесшумно вошел в комнату.

Сарн, обнаженный, лежал на спине, его белокурые волосы спутались, рот широко открыт, а глаза закрыты. У него было стройное мускулистое тело. Подойдя поближе, Дикштейн прислушался к его дыханию. Набрав в грудь воздуха, он выпустил его – и как раз перед тем, как он собирался снова втягивать в себя воздух, Дикштейн повернул клапан и прижал маску к носу и рту спящего моряка.

Сарн широко открыл глаза. Дикштейн плотнее прижал маску. Сарн сделал короткий вдох; в глазах у него мелькнуло непонимающее выражение. Вдох перешел в хрип, Сарн дернул головой, пытаясь ослабить хватку Дикштейна, и начал ерзать. Дикштейн надавил локтем на грудь, думая: ради Бога, поскорее бы!

Сарн выдохнул. Растерянность в его глазах сменилась паническим ужасом. Он снова втянул в себя воздух, как бы собираясь с силами. Дикштейн подумал было, что придется звать на помощь женщину, чтобы уложить его. Но очередной вдох достиг цели: сопротивление ослабло, ресницы дрогнули и опустились, и когда Сарн выдохнул второй раз, он уже спал.

Все это заняло примерно три секунды. Дикштейн расслабился. Сарн, скорее всего, ничего не будет помнить. Он подбавил для надежности подачу газа, а потом встал.

Он посмотрел на женщину. На ней были чулки, туфли, пояс и больше ничего. Выглядела она восхитительно. Перехватив его взгляд, она развела руки, предлагая себя – к вашим услугам, сэр. Дикштейн покачал головой со смущенной улыбкой, которая лишь частично была искренней.

Сев в кресло рядом с кроватью, он понаблюдал, как она одевается: узенькие трусики, изящный лифчик, платье, украшения, плащ, сумочка. Она подошла к нему, и он вручил ей восемь тысяч голландских гульденов. Поцеловав его в щеку, она отпустила поцелуй банкнотам. Не произнеся ни слова, удалилась.

Дикштейн подошел к окну. Через несколько минут он увидел фары ее спортивной машины, когда она проехала мимо отеля, направляясь в Амстердам.

Он снова сел и стал ждать. Его клонило ко сну. Перейдя в соседний номер, он заказал кофе.

Утром позвонил Коэн сказать, что первый помощник просто обыскался по всем барам, борделям и забегаловкам Антверпена в поисках своего механика.

В половине первого Коэн позвонил снова. Капитан, связался с ним сообщить, что погрузка закончена, но он остался без главного механика.

– Капитан, – ответил ему Коэн, – считайте, что сегодня вам крупно повезло.

Через два часа Коэн сообщил, что видел, как Дитер Кох поднимался по трапу «Копарелли» с рюкзаком за плечами.

Как только Дикштейн увидел, что Сарн проявляет желание проснуться, он подбавил очередную порцию газа. Последней дозой он снабдил его в шесть вечера, когда, уплатив по счету за два номера, покинул отель.

Когда Сарн наконец пришел в себя, он увидел, что женщина, с которой он был в постели, исчезла, даже не попрощавшись. Кроме того, он обнаружил, что жутко, просто чудовищно проголодался.

Приводя утром себя в порядок, он выяснил, что проспал не ночь, как ему казалось, а две ночи и день, который их разделял.

Где-то в подсознании у него гнездилась настойчивая мысль, что он забыл что-то важное, но он так никогда и не узнал, что случилось с ним в течение тех суток, которые выпали у него из памяти.

А тем временем, в воскресенье 17 ноября 1968 года, «Копарелли» вышел в рейс.

Вот что она должна сделать – позвонить в израильское посольство и оставить послание для Ната Дикштейна.

Эта мысль пришла Сузи в голову через час после того, как она пообещала отцу, что поможет Хассану. У нее всегда была наготове дорожная сумка, и она сразу же схватилась за телефон в своей спальне, чтобы узнать в справочном номер посольства. Но вошел отец и спросил, кому она звонит. Она ответила, что в аэропорт, услышав в ответ, что он уже обо всем позаботился.

Затем она постоянно искала возможность тайным образом позвонить, но никак не удавалось. Хассан не оставлял ее ни на минуту. Они отправились в аэропорт, сели на самолет, в аэропорту Кеннеди пересели на другой рейс, добрались до Буффало и поехали прямиком в дом к Кортоне.

Во время путешествия она молча проклинала Хассана. Он постоянно, с хвастливым видом, многозначительно намекал о своей работе на федаинов; масляно улыбаясь, клал ей руку на колено; он давал понять, что они с Эйлой были больше, чем друзья, и что он хотел бы быть больше, чем другом, для Сузи. Она втолковывала ему, что Палестина не будет свободной, пока не обретут свободу ее женщины, и что арабские мужчины должны, наконец, понять разницу между мужественностью и свинством. Это, наконец, заставило его заткнуться.

Некоторые хлопоты им доставили поиски адреса Кортоне – Сузи надеялась, что у них ничего не получится – но, в конце концов, они нашли водителя такси, который знал этот дом. Сузи вылезла из машины, а Хассан остался ждать ее в полумиле внизу по дороге.

Дом был огромен и окружен высокой стеной, с охраной у ворот. Сузи сказала, что она хочет видеть Кортоне и что она друг Ната Дикштейна.

Она немало передумала относительно того, что ей говорить Кортоне: сказать ли ему всю правду или только часть ее? Предположим, он знает или может выяснить, где находится Дикштейн, но чего ради он будет ей говорить об этом? Она может сказать, что Дикштейну угрожает опасность, она должна разыскать его и предупредить. Почему Кортоне должен ей поверить? Она может, конечно, пококетничать с ним – она знала, как вести себя с мужчинами в его возрасте – но это не устранит его подозрительности.

Она хотела изложить Кортоне картину во всей полноте: она ищет Ната, чтобы предупредить его, но в то же время ее используют его враги, чтобы выйти на него, что в полумиле внизу по дороге в такси ее поджидает Хассан. Но в таком случае он уж точно ей ничего не скажет.

Ей было очень трудно думать о сложившейся ситуации: так много в ней было лжи и двойных обманов. И она ужасно хотела увидеть Натаниеля воочию и поговорить с ним.

Она так и не решила, что ей говорить, когда охранник распахнул перед ней ворота, а потом проводил по гравийной дорожке вплоть до дома. Это было прекрасное место, но красота его была слишком изобильна, словно декоратор лез из кожи вон, стараясь удовлетворить непритязательные вкусы хозяина, привыкшего к дешёвке. Слуга провел ее наверх, сказав, что мистер Кортоне вкушает второй завтрак в свой спальне.

Когда она вошла, Кортоне сидел за маленьким столиком, поглощая яйцо всмятку с гарниром. Он был