из того, что мы можем предложить Ему, то, чем мы дорожим больше всего. Является ли этот проект лучшим из того, что ты мог бы отдать Всевышнему?

— Если не считать моих детей, то да.

— Тогда ступай себе с миром, Том Строитель. Господь примет твой дар.

Филип понятия не имел, почему Уолеран Бигод захотел встретиться с ним в разрушенном замке графа Бартоломео.

Ему пришлось проделать путь до города Ширинга, провести там ночь, а затем поутру отправиться в Ерлскастл. Сейчас, когда его лошадка трусцой бежала по направлению к вырисовывающемуся в утреннем тумане замку, он решил, что, возможно, так епископу было удобнее, ибо замок служил очень хорошим ориентиром.

Филип сожалел о том, что ему ничего не известно о планах Уолерана. Он не видел епископа с тех самых пор, как тот приезжал осматривать сгоревший собор. Уолеран не знал, сколько денег требуется Филипу для постройки новой церкви, а Филип не знал, с какой просьбой епископ едет к королю. Свои намерения Уолеран предпочитал держать при себе, что очень раздражало Филипа.

Приор был доволен, что выяснил у Тома Строителя точные сроки и стоимость строительства нового собора — пусть даже эта информация и не была слишком утешительной. Все-таки хорошо, что рядом оказался Том, чьи способности просто поражали. Он едва умел читать и писать, но мог самостоятельно разработать проект собора, чертить планы, подсчитать, сколько времени и работников будет необходимо для постройки, и даже вычислить ее стоимость. Он был человеком тихим, но, несмотря на это, имел весьма внушительную внешность: очень высокий, бородатый, с обветренным лицом, умными глазами и высоким лбом. Иногда Филип слегка робел перед ним и старался спрятать это чувство за своим спокойным, дружелюбным голосом. Однако, будучи человеком открытым, Том и помыслить не мог, что Филип побаивался его. Его рассказ о своей умершей жене был очень трогательным и продемонстрировал истинную набожность, поначалу вовсе не бросавшуюся в глаза. Том принадлежал к тем людям, которые свою веру хранят в сердце. Они-то и бывают самыми лучшими христианам и.

По мере приближения к Ерлскастлу в Филипе росло чувство тревоги. Когда-то это был процветающий замок, защищавший близлежащие селения, дававший работу и пропитание многим и многим людям. Сейчас он был разорен, и теснившиеся вокруг него домишки опустели и стали похожими на брошенные птицами гнезда, что чернеют зимой на голых ветвях деревьев. За все это нес ответственность Филип. Ведь именно он разоблачил вынашивавшийся здесь заговор и навлек гнев Божий — в образе Перси Хамлея — на замок и его обитателей.

Приор обратил внимание на то, что стены и сторожевая башня не сильно пострадали во время битвы. Это значило, что, очевидно, нападавшим удалось ворваться внутрь, прежде чем оборонявшиеся успели закрыть ворота. Филип шагом направил свою лошадь по деревянному мосту и въехал в первый из двух внутренних дворов замка. Здесь свидетельства недавней битвы были более явными: кроме каменной часовни от построек замка остались лишь несколько торчавших из земли обгоревших головешек да вдоль земляной насыпи кружились на ветру столбики пепла.

Ничто не указывало на присутствие епископа. Филип проскакал через двор, пересек еще один мост и очутился в верхней территории замка. Здесь был массивный каменный дворец с ненадежной на вид лестницей, ведущей на второй этаж. Филип взглянул на грозную стену с маленькими узкими окнами: как ни крепка она была, а защитить графа Бартоломео не смогла.

Поскольку из окон дворца открывался вид поверх крепостных стен на окрестности замка, из них можно будет наблюдать за приближением епископа. Приор привязал лошадь к перилам лестницы и поднялся наверх.

Он толкнул дверь и вошел. В большом зале было темно и пыльно, на полу валялся сухой тростник. Филип увидел давно остывший очаг и ведущую наверх винтовую лестницу. Он подошел к окну и от попавшей в нос пыли чихнул. Из окна почти ничего не было видно. Он решил подняться на верхний этаж.

Взойдя по спиральной лестнице, он очутился перед двумя дверями. Догадавшись, что маленькая дверь вела в отхожее место, а большая — в покои графа, он вошел в большую.

Комната не была пустой.

Изумленный, Филип остановился как вкопанный. Посредине комнаты, лицом к нему, стояла девушка, поражавшая своей красотой. На мгновение ему показалось, что он грезит, и его сердце учащенно забилось. Ее очаровательное лицо утопало в облаке темных кудрей. Она посмотрела на него своими большими черными глазами, и он понял, что она была взволнована не меньше его. Облегченно вздохнув, Филип собрался было сделать еще шаг, но тут кто-то схватил его сзади, и он почувствовал, как к его горлу прикоснулось холодное лезвие длинного ножа, а мужской голос произнес:

— Кто, черт побери, ты такой?

Девушка подошла поближе.

— Назови свое имя, или Мэттью убьет тебя, — царственным тоном сказала она.

Ее манеры выдавали ее благородное происхождение, но даже аристократам непозволительно угрожать монахам.

— Вели Мэттью убрать руки от приора Кингсбриджа, а не то ему будет худо, — спокойно проговорил Филип.

Мэттью отпустил его. Оглянувшись через плечо, Филип увидел хлипкого мужчину примерно его возраста, который, вероятно, прятался за другой дверью.

Приор снова повернулся к девушке. На вид ей было лет семнадцать. Несмотря на свои величественные манеры, одета она была весьма убого. Пока он рассматривал ее, крышка стоявшего возле стены сундука распахнулась, и из него вылез застенчивый подросток. В руке он держал меч. Филип не мог понять, то ли он лежал в засаде, то ли просто прятался.

— Ну а вы кто такие? — поинтересовался Филип.

— Я дочь графа Ширинга. Меня зовут Алина.

«Дочь! — мелькнуло в голове Филипа. — Вот уж не знал, что она все еще живет здесь». Он посмотрел на мальчика. Ему было лет около пятнадцати, и он был очень похож на Алину, только волосы острижены и нос курносый. Филип вопросительно поднял бровь.

— Я Ричард, наследник графского титула, — ломающимся юношеским голосом представился подросток.

— А я Мэттью, управляющий замка, — заговорил стоявший за спиной приора человек.

Филип догадался, что все трое скрывались здесь с тех самых пор, как был схвачен граф Бартоломео. Управляющий заботился о детях: должно быть, у него были где-то в замке съестные припасы или припрятанные деньги. Филип обратился к девушке:

— Где ваш отец, я знаю, а где ваша мать?

— Она умерла много лет назад.

Внезапно Филип почувствовал угрызения совести. По существу, дети остались круглыми сиротами, и до некоторой степени это было делом его рук.

— Но разве у вас нет родственников, которые смогли бы присмотреть за вами?

— Пока не вернется отец, я должна следить за порядком в замке, — заявила Алина.

«Да они живут в царстве грез», — понял Филип. Она пыталась вести себя так, словно до сих пор принадлежала к богатой и могущественной семье. С посаженным в темницу и обесчещенным отцом она становилась обыкновенной, заурядной девчонкой, а ее брату даже нечего было наследовать. Граф Бартоломео никогда не вернется в этот замок, если только король не решит повесить его здесь. Филип жалел девушку, но в то же время его восхищала ее сила воли, которая питала ее фантазию и заставляла верить в нее еще двух человек. «Из нее вполне вышла бы королева», — подумал он.

С улицы донесся топот копыт: по деревянному мосту проскакали несколько лошадей.