деньги.

— А потом? Что потом?

— Ну там, другие ярмарки… В Винчестере, Глостере, откуда я знаю. — Джоби долил ей эля. — Поверь мне, это куда лучше, чем — помнишь? — срезать кошельки у сэра Джеральда.

Недавняя пленница отставила кружку. Во рту появилась горечь, как будто съела что-то тухлое. На языке вертелись грубые слова, гневные обвинения, проклятия, но она молчала. Буря чувств оказалась куда сильнее негодования. Какой смысл ругаться? Она все равно никогда больше не сможет ему верить. И мать не отступилась от него — значит, ей тоже нельзя верить.

— Что же мне делать? — громко спросила Гвенда, но не для того, чтобы получить ответ. Вопрос девушка задавала самой себе.

Дома она стала товаром, которым торгуют на ярмарках. Что же ей делать? Уйти? С ужасом беглянка поняла, что это больше не ее дом. Открытие потрясло до основания. Она прожила в нем всю жизнь, но теперь почувствовала себя беззащитной. Нужно уходить. Не на следующей неделе и даже не завтра утром — сейчас.

Идти некуда, но это дела не меняет. Остаться, есть хлеб, который отец бросил на стол, означает покориться его власти. Тем самым она признает: ею можно торговать. Девушка пожалела, что выпила первую кружку эля. Нужно было отказаться и тут же уйти из его дома. Старшая дочь посмотрела на мать:

— Ты не права. Он дьявол. И легенды говорят правду: когда заключаешь сделку с дьяволом, в конце концов приходится платить больше, чем казалось сначала.

Мать отвернулась. Гвенда встала, накренила полную кружку, и эль пролился на пол. Скип тут же принялся его слизывать. Отец рассердился:

— Я заплатил за этот кувшин целый фартинг!

— Прощайте.

И Гвенда вышла из дома.

В следующее воскресенье девушка после службы осталась в церкви на заседание манориального суда, который должен был решить судьбу ее любимого. Собралась вся деревня. Иногда здесь проводили настоящие судебные слушания по вопросам невыплаченных долгов, спорных границ между полями, обвинений в краже или изнасиловании, но чаще принимали практические решения — например, когда начинать пахоту на общинной бычьей упряжке.

Теоретически вилланов судили лорды. Но законы, установленные в Англии почти три века назад вторгшимися из Франции норманнами, обязывали следовать обычаям предков, и для исполнения законов лордам приходилось обсуждать вопросы с двенадцатью присяжными — видными сельчанами. Так что на практике дело нередко сводилось к договору между лордом и жителями деревни.

Вигли осталась без лендлорда. Сэр Стивен погиб при крушении моста. Эту новость принесла Гвенда. Она же сообщила, что граф Роланд, обязанный назначить нового лорда, при смерти. Вдень их с Вулфриком ухода из Кингсбриджа граф пришел в себя, но его тут же свалила такая сильная лихорадка, что он не мог договорить до конца ни одной фразы. Вигли приходилось ждать.

Это было в порядке вещей. Лорды часто отсутствовали: уходили на войну, уезжали на заседания парламента, сутяжничали, а то и просто торчали в свите своих графов при королевском дворе. Роланд всегда назначал наместника, обычно одного из своих сыновей, но в данном случае не мог сделать и этого. В отсутствие лорда деревней управлял староста — уж как мог.

Обязанности старосты, или рива, состояли в выполнении решений землевладельца, что неизбежно давало ему определенную власть над сельчанами. Границы этой власти зависели от личных предпочтений лорда: кто-то контролировал своих старост жестко, кто-то — спустя рукава. Сэр Стивен отпустил поводья, но граф Роланд был необычайно строг.

Нейт служил старостой при сэре Стивене, до него при сэре Генри и, вероятно, останется при следующем лорде. Этот маленький, кривой и худой горбун отличался необычайной энергией. Хитрый и жадный, он использовал свою небольшую власть, при любой возможности вымогая с сельчан взятки.

Гвенда не любила Нейта. Она ничего не имела против его жадности: этим пороком обладают все старосты. Но обида искорежила Рива не хуже его физического уродства. Его отец был старостой селений графа Ширинга, но Нейту эта высокая должность не досталась, и в том, что пришлось опуститься до мелкой Вигли, староста винил свой горб. Похоже, он ненавидел всех молодых, сильных и красивых. В часы досуга Рив любил выпивать с отцом Аннет — за счет последнего.

На сегодняшнем заседании решался вопрос, что делать с большим наделом семьи Вулфрика. Крестьяне находились не в равном положении, и наделы у них были неодинаковые. Единицей измерения служила виргата — земельный участок, который мог обрабатывать и от которого мог кормиться один человек, — в этой части Англии составлявший тридцать акров. Однако большинство крестьян Вигли держали полвиргаты — пятнадцать или около того акров. Им приходилось искать дополнительные средства пропитания: ловить птиц в лесах, рыбу в реке, что текла по Ручейному полю, делать из обрезков дешевой кожи пояса и сандалии, ткать шерсть кингсбриджских купцов или незаконно охотиться на королевских оленей. Лишь немногие крестьяне имели больше виргаты. Перкин держал сто акров, отец Вулфрика — девяносто. Таким зажиточным крестьянам обрабатывать землю помогали сыновья, родственники либо наемные батраки — как отец Гвенды.

Когда виллан умирал, землю, которую он держал, могли наследовать вдова, сыновья и замужняя дочь. Но на получение наследства требовалось разрешение лорда, кроме того, существовал довольно высокий налог — гериот. В нормальной ситуации наследниками Сэмюэла автоматически стали бы двое его сыновей и не было бы никакой необходимости в судебных слушаниях. Братья сложились бы, уплатили гериот, а затем либо разделили землю, либо обрабатывали ее совместно, договорившись с матерью. Но один из сыновей Сэмюэла погиб вместе с отцом, и все усложнилось.

Таким образом, сегодня решалось будущее Вулфрика, и тот факт, что он собирался провести это будущее с другой женщиной, не умалял тревоги Гвенды. Может, она и думала иногда в сердцах, чтоб он нищенствовал со своей Аннет, но всерьез не могла этого пожелать любимому. Девушка хотела, чтобы он был счастлив.

Когда закончилась служба, из усадьбы принесли большое деревянное кресло и две скамьи. Нейт уселся в кресло, присяжные заняли скамьи, все остальные остались стоять.

Вулфрик говорил просто:

— Мой отец держал девяносто акров. Пятьдесят из них держал еще его отец, а сорок — его дядя, который умер десять лет назад. Поскольку моя мать погибла, как и брат, а сестер у меня нет, я являюсь единственным наследником.

— Сколько тебе лет? — спросил Нейт.

— Шестнадцать.

— Ты еще даже не мужчина.

Похоже, Нейт собирался усложнить дело. Гвенда понимала почему. Он хотел взятку. Но у Вулфрика денег не было.

— Возраст еще не все, — отвечал юноша. — Я выше и сильнее многих взрослых мужчин.

— Дэвид Джонс наследовал отцу в восемнадцать, — заметил присяжный Аарон Яблочник.

— Восемнадцать не шестнадцать, — отозвался горбун. — Я не помню, чтобы шестнадцатилетний вступал в права наследства.

Дэвид не являлся присяжным и поэтому стоял рядом с Гвендой.

— У меня и не девяносто акров! — крикнул он.

Раздался смех. У Джонса было полвиргаты, как у большинства присутствующих.

— Девяносто акров — очень много для одного человека, к тому же мальчишки. Ведь до сих пор землю возделывали трое, — заговорил другой присяжный, Билли Говард двадцати с небольшим лет. Он