при стрессе выделяет больше кислоты, которая разрушает его мышцы примерно так же, как кислота в нашем желудке разлагает пищу.

Национальный совет производителей свинины, политическая сила американского промышленного свиноводства, в 1992 году доложил, что мясо с кислотой, обесцвеченное и пористое (так называемая «бледная, мягкая и экссудативная» свинина, или PSE), обнаружено у 10 % убойной свинины и приносит промышленности 69 миллионов долларов убытка. Когда Лорен Кристиан, профессор из университета штата Айова, в 1995 году заявил, что обнаружил «ген стресса», который производители скота могут устранить, чтобы уменьшить количество PSE-свинины, отрасль удалила этот ген из генетического пула. Увы, проблемы с PSE-свининой продолжают расти, а свиньи остаются такими «напряженными», что даже трактор, проезжающий «лишком близко от места их заключения, заставляет животных падать замертво. К 2002 году Американская научная мясная ассоциация, исследовательская организация, основанная самой отраслью, обнаружила, что более 15 процентов забитых свиней дали мясо PSE (или сырое мясо, которое было либо бледным, либо мягким и экссудативным [водянистым], либо обладало всеми тремя этими качествами). Удаление гена стресса пошло на пользу, по крайней мере, тем, что уменьшилось количество свиней, умирающих при транспортировке, но полностью это «стресс» не исключило.

Конечно, нет. В последние десятилетия ученые один за другим заявляли об открытии генов, которые «контролируют» наши физические и психологические характеристики. Так было открыто нечто типа «гена ожирения», что, при условии удаления его из нашего ДНК, сулило приятную возможность, не занимаясь спортом и не ограничивая себя в еде, нисколько не беспокоиться о лишнем весе. Другие объявили, что нашли гены, способствующие неверности, отсутствию любознательности, лживости и вспыльчивости. Но правда в том, что определенный набор генов действительно влияет на то, как мы выглядим, как действуем и как чувствуем. Но, кроме горстки самых простых свойств, например, цвета глаз, их последовательность не задает одинаковых признаков. Чего уж говорить о таких сложных вещах, как комплекс феноменов, которые мы определяем понятием стресс. Когда мы говорим о «стрессе» у животных на фермах, то подразумеваем множество различных вещей: тревожность, чрезмерную агрессивность, фрустрацию, страх и больше всего страдание — все названные чувства не какие-то генетические особенности, вроде голубых глаз, которые можно изменить в процессе выведения породы.

Свинья одной из многих пород, которую традиционно разводили в Америке, могла наслаждаться жизнью на свежем воздухе круглый год, если обеспечить ей необходимый кров для сна. Это замечательно, и не только потому, что можно избежать целого ряда экологических проблем, наподобие тех, которые возникли после катастрофы на танкере «Эксон Вальдес»* (в которой я немного разобрался), но и потому, что многое из того, что нравится свинье, лучше всего получается на воле — бегать, играть, греться на солнышке, щипать траву, валяться в грязи и в лужах, чтобы ветерок приятно охлаждал тело (у свиней, кстати, потеет только пятачок). Нынешние породы свиней с промышленных ферм, напротив, настолько генетически модифицированы, что их приходится держать в помещениях с климат-контролем, подальше от солнца и естественных перепадов погоды. Мы разводим существ, неспособных выжить нигде, кроме искусственно созданной окружающей среды. Мы сосредоточили устрашающую мощь современной генетической науки, чтобы появились животные, которые страдают все больше и больше.

* Катастрофа, произошедшая в 1989 году у берегов Аляски, в результате которой в море вылилось 40,9 миллиона литров нефти.

Мило, тревожно, бессмысленно

Марио провел меня на другую половину здания бойни. «Тут у нас зона для сбора свиней. Эти прибыли вчера вечером. Мы их поим. Если им приходится ждать более суток, мы их кормим. Эти загоны были спроектированы скорее для крупного рогатого скота. Тут достаточно места для пятидесяти свинок, но иногда мы получаем семьдесят или даже восемьдесят свиней Одновременно, тогда приходится туго».

Когда оказываешься рядом с такими крупными, умными животными накануне их смерти, становится как-то не по себе. При этом невозможно узнать, чувствуют ли они что-нибудь насчет того, что вот-вот произойдет. До того момента, когда выходит боец, чтобы погнать следующую жертву на покатый настил, свиньи кажутся относительно спокойными. Не заметно никаких признаков страха, никто не визжит и даже не жмется к соседям. Однако я заметил одну свинью, которая лежала на боку и дрожала. Даже когда появлялся боец и все остальные вскакивали на ноги и начинали волноваться, эта продолжала лежать и дрожать. Если бы наша собака Джордж вела себя подобным образом, мы бы тут же показали ее ветеринару.

если бы кто-нибудь узнал, что я в такой ситуации ничего для нее не делаю, он бы наверняка решил, что с гуманизмом у меня плоховато. Я спросил Марио об этой свинье.

— Обычные свинячьи приколы, — усмехнулся тот.

На самом деле сердечный приступ — не редкость у ожидающих забоя свиней, когда они превращаются в «лежачих больных». Слишком много волнений: переезд, новая обстановка, обработка, визг по ту сторону двери, запах крови, боец, размахивающий руками… Но, может, это и впрямь всего лишь «свинячьи приколы», и усмешка Марио справедлива.

Я интересуюсь, догадываются ли, по его мнению, свиньи, зачем они здесь и что тут происходит.

— Да нет, не думаю. Многие стараются вдолбить вам в голову неприятную мысль, будто животные знают, что вот-вот умрут. Я видел очень много коров и свиней, которые прошли через бойню, и у меня такого впечатления не возникло. Я имею в виду, они испуганы потому, что никогда раньше здесь не были. Они привыкли, что их выпускают поваляться в грязи, погулять в поле и водят на анализы. Вот почему их предпочитают привозить по ночам. Тогда они понимают только, что их куда-то перевезли и они чего-то тут ожидают.

Может быть, Марио прав, а может, и нет. Возможно и то, и другое.

— Вам нравятся свиньи? — спрашиваю я, и, кажется, что это самый невинный вопрос, но в такой ситуации его трудно задать и нелегко на него ответить.

— Нужно, чтобы им было спокойно. Но это нечто умозрительное. А насчет того, каких животных я предпочитаю, то труднее всего — с овцами. Электрошокеры созданы для свиней, а не для овец. Приходится их пристреливать, но пуля может и срикошетить.

Я не успел обдумать информацию насчет овец, поскольку появился боец, с руками по локоть в крови, и палкой с колотушкой погнал очередную свинью в зону забоя. А Марио ни с того, ни с сего вдруг заговорил о своей собаке: «собачка, маленькая такая. Шит-цу», — он странно разделяет это слово на слоги, произнося первый, как shit, т. е. дерьмо, затем замолкая на долю феекунды, как будто ему необходимо создать во рту давление, и наконец выпаливает «цу». Он с явным удовольствием рассказывает о дне рождения, который он недавно устроил своей «шит-цу», на который пригласили других местных собак — «всю собачью мелочь». Он Сделал фотографии всех собачек, сидящих на коленях y хозяев. Раньше он их терпеть не мог. Считал, что это нe настоящие собаки. Потом у него появилась маленькая собака. И теперь он любит маленьких собачек. Вошел боец, размахивая окровавленными руками, и взял следующую свинью.

— Вы когда-нибудь беспокоились об этих животных? — спрашиваю я.

— Беспокоился?

— Хотелось пощадить хоть одного?

Он рассказывает историю о корове, которую недавно к нему привели. Она была любимицей на малюсенькой ферме, но «время пришло». (Кажется, никому не приходит в голову продумывать такие выражения.) Когда Марио готовился убить корову, она лизнула его в лицо. А потом еще раз и еще. Может быть, она привыкла так делать, когда была «любимицей» на ферме. А может, просила о снисхождении. Рассказывая эту Историю, Марио посмеивался, стараясь, как мне показалось, скрыть таким образом неловкость. «О Господи, а потом, — говорил он, — она придавила меня к стене и простояла так минут двадцать, пока мне не удалось ее усмирить».

Трогательная история, история, которая не имеет смысла. Как корове удалось прижать его к стене? Не такая там планировка. А где были другие рабочие? Что они делали в это время? Насколько я знаю, всюду — от самой крупной бойни до самой маленькой, — процесс должен идти непрерывно. Почему в «Раю» терпели задержку целых двадцать минут?

Было ли это ответом на вопрос о желании кого-то пощадить?

Пора было уезжать. Я хотел провести побольше времени с Марио и его рабочими. Это очень милые люди, гордые, гостеприимные, люди такого типа, боюсь, не смогут долго продержаться в сельском