Иоахим взял Терезию под руку, заслонив женщину от крэнков, и поспешил с ней к двери.

— Заставь их исчезнуть! — просила Терезия Иоахима. Ганс щелкнул своими ороговелыми губами и произнес:

— Твое желание сбудется.

Он не просил Дитриха перевести замечание девушке, и священник решил, что это невольное восклицание не было предназначено ни для чьих ушей.

В тот вечер Дитрих побрел в Малый лес и нарубил еловых веток, которые затем сплел в рождественский венок перед наступающим воскресеньем. Заглянув на кухню, он увидел, что дрожащее тело Иоганна Штерна было укрыто стеганым одеялом Иоахима на гусином пуху.

Зима словно накинула на землю саван. Едва успел осесть под лучами тусклого солнца первый снег, как поверх него выпал второй, и пастбища и тропинки стали неразличимы. Мельничный ручей и пруд промерзли до самого дна, так что сквозь ледяное стекло можно было увидеть изогнувшуюся рыбу. Крестьяне в своих домиках, занятые починкой одежды и мелким ремонтом, подбрасывали в огонь лишнее полено и зябко потирали руки. Внешний мир опустел, и над безмолвием деревни висела пелена сероватого древесного дыма.

Крэнки жалко ежились подле хозяйских очагов, редко осмеливаясь выйти наружу. Снег прервал все помыслы о починке их корабля. Вместо этого они говорили о том, как они когда-нибудь починят его.

Но со временем прекратились даже разговоры.

На вечерню св. Сатурния налетел сильный ветер, бивший в оконные ставни домика приходского священника. Сквозь щели между досками проникал тихий шелест. Ганс ушел в пристройку приготовить особую крэнковскую пищу для себя и Скребуна. Над столом рефектория согнулся Иоахим — под критическим взором Скребуна он вырезал из ветви черного дуба волхва Валтасара, чтобы добавить того к статуэткам рождественского вертепа.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвался алхимик. Одним прыжком он тут же занял местечко у огня, распахнул меховую шубу Грегора и принялся нежиться в тепле.

— В Германии, — сказал Дитрих, отошедший закрыть дверь, — есть обычай стучать в дверной косяк и ждать позволения войти.

Но алхимик, которого они назвали в честь Арнольда Виллановы, ничего на это не ответил. Он отщелкал какое-то известие Скребуну, и оба погрузились в оживленную дискуссию, которую «домовой» не перевел.

Дитрих снял варочный котелок, который до этого медленно кипел на огне, и подал Иоахиму. Крэнки были грубым и неучтивым племенем. Неудивительно, что они так часто ссорились между собой.

Из пристройки вернулся Ганс с двумя тарелками в руках. При виде алхимика он замер, а затем передал одно блюдо пришедшему, а другое — Скребуну. Сам он уселся за стол напротив Иоахима.

— То был благой поступок, — заметил Иоахим, снимая еще одну стружку со спины Валтасара.

Ганс махнул рукой: — Останься хоть один кусочек, он бы предназначался Арнольду.

Дитрих заметил, что даже Увалень считался с алхимиком, хотя Арнольд явно был в числе его подчиненных.

— Почему? — Он отчерпал немного супа в деревянную миску и передал ее Гансу вместе с тонким кусочком хлеба.

Вместо ответа Ганс подхватил фигурку Христа-младенца, вырезанную прежде Иоахимом:

— Твой брат сказал мне, что она изображает вашего господина-с-неба; но философия вероятности событий учит тому, что народ из иных миров должен обладать иными формами.

— Философия вероятности событий, — повторил Дитрих. — Это интригует.

— Хотя и менее чем то, — сухо сказал Иоахим, — как божественная сущность обрела плоть. Сын Божий, Ганс, обрел человеческое подобие во время своего вочеловечивания.

Ганс молча прислушивался к своей упряжи на голове.

— «Домовой» сообщил мне, что «вочеловечивание» на языке ваших церемоний означает «обретение плоти».

— Ja, doch.

— Но… Но это изумительно! Никогда мы не встречали народа, способного принимать форму другого! Был бы ваш господин существом из… Нет, не огня, а из той сущности, что дает импульс материи.

— Дух, — догадался Дитрих. — Его греческое название — energia, что означает принцип, который «работает внутри» или приводит в движение.

Крэнк поразмыслил над этим:

— У нас есть… взаимосвязь между духом и материальными вещами. Мы говорим, что «дух равен материи, умноженной на скорость света и еще раз на скорость света».

— Интересное заклинание, — сказал Дитрих, — хотя и оккультное в своем значении.

Но крэнк отвернулся в сторону, чтобы прервать своих сотоварищей непереведенным восклицанием. Среди них возникла яростная дискуссия, которая завершилась тем, что алхимик надел на голову собственную упряжь и обратился к Дитриху:

— Расскажи нам об этом господине из чистой energia и о том, как он обретает плоть. Подобное существо, когда оно вернется, может все же спасти нас!

— Аминь! — отозвался Иоахим.

Но Скребун щелкнул уголками своих губ:

— Обретение плоти? Атомы плоти не подойдут. Может ли хохвальдец оплодотворить крэнка? Уа-бва- уа.

Арнольд сделал легкий жест рукой:

— Существо из чистой energia может знать искусство обитания в чужом теле. — Он присел за столом. — Расскажи мне, скоро ли он придет?

— Сейчас время Адвента, — сказал Дитрих, — и мы ждем его рождения на Мессу Христа.

Алхимик затрепетал:

— А когда и где он обретет плоть?

— В Вифлееме, в Иудее.

Остаток вечера прошел в катехизических наставлениях, которые алхимик прилежно заносил в удивительную доску для письма, которую каждый крэнк носил в своей суме. Арнольд просил Иоахима перевести Мессу на немецкий, так чтобы «домовой», в свою очередь, мог перевести ее на крэнкский. Дитрих, знавший как плохо могут подходить выражения на одном языке к другому, мог только задаваться вопросом, какая часть смысла уцелеет в этом путешествии.

На всенощное бдение пришли даже те жители деревни, которых по другому поводу редко видели в стенах церкви. Вместе с ними прибыл крэнк Арнольд. Некоторые, включая Терезию, при виде этого необычного нового катехумена,[156] тихо выскользнули наружу. Когда завершилась литургия оглашенных и брат Иоахим, держа высоко над собой Евангелие, вывел крэнка Арнольда вперед за наставлением, часть прокралась назад на литургию верных. Но Терезии не было среди них.

После службы Дитрих набросил накидку и, зажав в руке факел, взял путь к подножию холма, где стоял домик Терезии. Он постучал в дверь, но она не ответила, притворяясь спящей, и потому ему пришлось удвоить свои усилия. На шум вышел Лоренц из кузницы; он сонно посмотрел на священника, потом оценивающе взглянул на звезды, после чего вернулся к прерванному сну.

Наконец Терезия открыла верхнюю створку двери.