старыми развратниками. — Он с улыбкой посмотрел на меня, но я сделал вид, что ничего не заметил.

Мы двинулись по Шварцвальд-Хауптштрассе в горы, повернув на Кирхенгартнер. Когда въехали в Цастиерталь, дорога начала подниматься. Я опустил боковое стекло и дал ворваться в кабину холодному горному воздуху. В кузове смеялись рабочие. Один из них затянул старинную народную песню.

— Очень жаль, что Шерон не смогла приехать, — сказал я. Том взглянул на меня. Затем вновь перевел взгляд на дорогу:

— Она работает над другим проектом. Я тебе о нем рассказывал.

— Jа. Электрическая схема. Это самое примечательное. Я бы никогда не посмотрел на изображение рукописи в таком разрезе. Подумай об этом, Том. Мог бы ты или я когда-нибудь распознать в рисунке то, чем он был на самом деле, не говоря уже о том, что он означал? Ха. — Я махнул рукой. — Никогда. А Шерон! Увидела бы она когда-нибудь его? Средневековые манускрипты. Нет, физики этим не занимаются. Это вообще могло случиться только благодаря тому, что вы живете вместе. А если бы ей не пришло на ум то замечание Сагана ровно перед тем, как она посмотрела?..

Том глянул через боковое стекло на хлещущие ветки деревьев.

— Это совпадение самого невероятного свойства. Кто знает, сколько всего еще лежит в архивах и библиотеках нераспознанным только потому, что нужные люди не взглянули на это надлежащим образом? Вещи, для которых мы бы нашли надежные, приемлемые, правдоподобные объяснения.

Через несколько километров после Оберрайда дорога пошла ухабистая, и я полностью сосредоточился на управлении. Справа от нас в вышине вырисовывались очертания Фельдберга. Вскоре после этого монсеньор посигналил, и его рука высунулась из окна, указывая налево. Я увидел старую лесовозную дорогу и просигналил, дав знать, что понял. Затем переключил рычаг, переходя на полный привод

Генрих гнал как ненормальный. Он, казалось, не осознавал, что дороги больше нет. Наш грузовик подпрыгивал и сотрясался, пока я следовал за ним, спрашивая себя, не потеряли ли мы двух рабочих, цеплявшихся за кузов. Я мысленно воздал хвалу японскому контролю качества, которому мы были обязаны нашими амортизаторами.

Солнце уже стояло высоко, когда мы добрались до того района, где некогда находилась деревня Эйфельхайм. Никаких признаков. У меня в руке были копии снимков, сделанных со спутника, но вблизи все выглядело иначе. Природа взяла свое, и за семь столетий деревья успели вырасти, погибнуть и вырасти снова. Том вертел головой то туда, то сюда с озадаченным видом. Где деревенский луг? Где церковь? Мы, может, вообще прошли бы мимо нужного места, если бы набредшие на него ранее американские солдаты предусмотрительно не оставили после себя в качестве ориентиров пустые пивные банки.

Генрих принял руководство, а всем остальным выпала роль его помощников. Он ведь был археологом, а мы нет.

Из прочего снаряжения в своем рюкзаке он достал GPS-навигатор, через пару минут запеленговал наше местонахождение и, делая отметки на карте восковым карандашом, указал, куда идти.

— Церковь, скорее всего, погребена под крестообразной насыпью на вершине того небольшого холма. Кладбище вероятнее всего за алтарной частью, впрочем, оно также может располагаться и сбоку.

Мы довольно быстро отыскали насыпь и разбились на три группы, осматривая землю. Вскоре один из рабочих, Августус Мауэр, наткнулся на нечто, похожее на разбитый вдребезги надгробный камень Правда, мы не могли с уверенностью утверждать. Перед нами вполне могли лежать обыкновенные камни, потому пришлось возобновить поиски.

Могилу отыскала Джуди. Я видел, как она вдруг остановилась и уставилась на землю. Никого не позвала, а только стояла неподвижно. Затем нагнулась и скрылась за кустами.

Я оглянулся вокруг, но никто ничего не заметил. Все продолжали медленно продвигаться вперед, осматривая местность. Я пошел наискосок и обнаружил Джуди, сидящую на коленях перед расколотым и ушедшим в землю камнем. Всю его нижнюю часть уже поглотила почва, но он уходил вниз под таким углом, что лицо, выбитое на надгробии, было частично защищено от разрушения.

— Это оно? — тихо спросил я.

Джуди ахнула, с шумом втянула в себя воздух, после чего резко повернулась, увидела меня и расслабилась:

— Доктор Ценгле! Вы меня напугали.

— Прошу прощения. — Я присел на корточки рядом с ней, мои старые кости протестующе затрещали, и осмотрел лицо на камне. Оно истерлось от времени, над ним поработали ветры семи столетий. Очертания рельефа поблекли, затушевались и стали едва различимыми. Как солдаты вообще заметили его?

— Это та самая могила? — спросил я вновь. Она вздохнула:

— Думаю, да. По крайней мере именно ее нашли солдаты. — Женщина подняла окурок сигареты в подтверждение своих слов. — Надпись почти нечитаемая, и сверху отбиты куски. Но видите, вот тут? Буквы…ГАНН ШТЕ… — Она провела по ним пальцем.

— Иоганн Штерн, — сказал я за нее — «Иоанн-со-звезд». Имя, которым его крестили. Ты представляешь себе, сколько здесь было могил? А эта единственная, что мы нашли.

— Я знаю. Я боюсь.

— Боитесь? Чего?

— Когда мы откопаем его. Что он будет не в том состоянии. С ним что-нибудь будет не так

Я не знал, как на это ответить. Бюргер тут лежит или инопланетянин, с ним обязательно будет что-то не так в том или ином смысле.

— Гус нашел другую плиту, — сказал я ей. — И Генрих Обе разбиты вдребезги. Том думает, когда чума ушла, жители окрестных деревень пришли сюда и разрушили надгробия «чародеев». Однако вот это — предположительно того, кто страшил их более всего, — оставили нетронутым. Почему?

Она покачала головой:

— Так многого мы не знаем и не узнаем никогда. Откуда они прибыли? Сколько их было? Были ли они исследователями или сбившимися с курса путешественниками? Как они установили контакт с Дитрихом? О чем они говорили в те несколько последних месяцев жизни? — Когда Джуди повернулась ко мне, то, казалось, чуть не плакала.

— Полагаю, — как можно мягче сказал я, — они говорили о том, как отправятся домой и сколько всего сделают, когда вернутся.

— Да, — сказала она спокойнее. — Скорее всего, так и было. Но те, кто мог рассказать нам об этом, давно мертвы.

Я улыбнулся:

— Можно провести спиритический сеанс и спросить их.

— Не говорите так! — прошипела она. Ее крепко сжатые кулаки упирались в бедра. — Я читала их письма, дневники, проповеди. Словно проникла в их головы. Для меня они не умерли. Антон, большинство из них так и не похоронили! Кто бы взялся за лопату, когда конец так близок? Они лежали прямо на земле и гнили. Пастор Дитрих был хорошим человеком. Он заслужил большего, чем это. — На ее щеках показались слезы. — Когда мы шли через лес, я боялась, что встречу их, все еще живых. Дитриха, или Иоахима, или кого-нибудь из жителей деревни, или…

— Или что-нибудь ужасное. Она молча кивнула.

— Так вот что вас пугает? Вы — рациональная, нерелигиозная женщина двадцать первого века, прекрасно знающая, что инопланетные создания будут выглядеть иначе и пахнуть иначе; и все же вы бы с криком убежали, подобно какой-нибудь средневековой крестьянке. Испугай они вас, и вы бы действовали не лучше фра Иоахима.

Она слабо улыбнулась:

— Вы почти правы, доктор Ценгле. — Потом закрыла глаза и вздохнула. — Hay cu'ú giúp toi. Cho toi su'c manh. Боюсь, я не смогла бы поступить так, как пастор Дитрих.

— Он посрамил нас всех, дитя мое, — сказал я. — Он посрамил нас всех. — Я оглянулся вокруг на высокие дубы и буйство прекрасных горных цветов — ясменников и лютиков, — прислушался к перестуку