человек смотрел в другую сторону. Он не мог видеть Николая и не догадывался, что жертва находится на расстоянии вытянутой руки. Потом издали раздался громкий голос:
— Хагельганц?
— Я здесь, — крикнула тень.
— Идите сюда, — крикнул голос. — Ложная тревога. Это были пьяные студенты.
Тень ничего не ответила. Николай почти физически почувствовал, как ее пронзительный взгляд ощупывает темноту. Но человек не смог его увидеть. Он сплюнул, и плевок попал на ботинок Николая. Потом послышались удаляющиеся шаги.
Николай просидел в своем укрытии еще минуту. Потом его начало трясти. Зубы стучали так громко, что он был вынужден несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы подавить тошноту. Было чистым безумием возвращаться в Лейпциг. Наоборот, надо как можно скорее покинуть город. Но как сделать это сейчас, ночью? Он рассудил, что будет более рискованным — подождать до утра, а потом, смешавшись с толпой ярмарочных гуляк, исчезнуть из Лейпцига, или использовать темноту ночи. Он выбрал второе решение. Сделав большой крюк, он вернулся к Паулинуму и направился к квартире Фалька. В доме было тихо. Вокруг тоже не было заметно ничего особенного. Он постучал в привратницкую, прошел во двор и через окно заглянул в пустую комнату Фалька. Беднягу наверняка до сих пор допрашивают. Николай остро почувствовал свою вину. Этот человек спас ему жизнь. Как сможет он его отблагодарить?
Он вытащил кошелек и пересчитал монеты. На сколько хватит ему этой суммы, чтобы жить? Сколько времени он может прятаться от ди Тасси?
Он отсчитал вместо обещанных десяти двадцать талеров и после короткого раздумья положил деньги в жестяную табакерку, которая до сих пор стояла на сундуке. Он с удовольствием оставил бы и записку, но как Николай ни искал, он не смог найти ни бумаги, ни письменных принадлежностей. Разве Фальк не писал пьес? Или он бросил это занятие? Некоторое время Николай стоял в нерешительности, но потом ему в голову пришла еще одна мысль. Ведь он должен еще пойти в «Отель де Сакс». Как он мог об этом забыть? Можно ли рискнуть, или это очень опасно?
Он вышел на улицу и у какого-то прохожего спросил дорогу. Отель находился на Клостергассе, как раз недалеко от Ранштедтских ворот. Но когда он издалека увидел высокое, ярко освещенное здание, двери, через которые входили и выходили богато одетые люди, мужество покинуло его. Все там было слишком светло и изящно. Он сразу бросится в глаза своими запачканными чулками, к которым прилипли комья засохшей грязи. Но, по счастью, обычаи здесь были такими же, как в Нюрнберге. На каждом углу торчали мальчишки, готовые за пару грошей поработать посыльными. Он выбрал первого попавшегося и дал ему денег. Не прошло и трех минут, как парень вернулся и действительно принес ему письмо, которое он выкупил в конторе гостиницы. Николай был так рад письму, что дал мальчишке еще два гроша. Потом он спрятал письмо в карман и направился к Ранштедтским воротам, тщательно выбирая самые темные закоулки.
Несмотря на запутанные сведения, ему по крайней мере стало ясно одно: ди Тасси действительно ошибся. Он погнался за фальшивой добычей. Но это была не единственная его ошибка. Граф Альдорф перевел деньги на политический заговор, но одновременно он преследовал и какую-то иную цель. Инстинкт не обманывал Николая. Это другое намерение было тесно связано с Максимилианом, но начало ему было положено не в Лейпциге, а очень далеко отсюда. Это был неприметный, почти невидимый и неразличимый след, но он ухватится за эту нить и отправится в Кенигсберг.
Мой дорогой Николай.
Для меня было несказанной радостью получить от тебя весточку. Что же касается Нюрнберга, то, клянусь бессмертной душой, он, позволю себе сказать, действительно плох. Но не думай, однако, что Ветцлар лучше. Каждый шаг в здешних проулках — рискованное предприятие, того и гляди сломаешь себе шею, а зимой чужаку лучше не ступать на его улицы без ходулей. Либо подвергаешься опасности сломать себе ребра на лестницах, коих здесь великое множество, ибо город стоит на холмах, либо — со всего размаху шлепнуться в кучу отбросов, которые громоздятся здесь перед каждым домом, наваленные едва ли не в рост человека. Также немалую опасность представляют собой ветхие дымовые трубы, которые при падении способны насмерть убить прохожего. Но больше всего удивляет скупость местных чиновников. Судья, получающий жалованье шестнадцать тысяч талеров в год, предпочитает таскаться по неимоверной грязи пешком, нежели потратить гроши на поездку в совет в карете, запряженной четверкой лошадей. Увеселений здесь практически нет, и один театральный антрепренер, приехавший сюда прошлым летом, ибо, видимо, не сумел найти лучшего места, был, однако, вынужден через три недели покинуть город, так как вся его компания разорилась из-за долгого и бесцельного проживания здесь.
Теперь, однако, перехожу к твоей просьбе сообщить, стоит ли тебе вручать свою судьбу одному из здешних советников юстиции. Но для начала я обязан разъяснить тебе, что такое советник юстиции, ибо, мой дорогой друг, титулы здесь суть не что иное, как листья, висящие зимой на деревьях, — они часто прикрывают собой увядание и истощение, так пудра прикрывает истинную кожу французских дам.
Причина здешнего обилия титулов такова: согласно закону, принятому самими адвокатами и прокурорами, их слуги и горничные не имеют права обращаться к ним «милостивый государь». Они, однако, стремятся к этому всей душой и мучаются жалкой болезнью, кою я назвал бы титулярной лихорадкой. Если тебе когда-либо встретится человек, по глазам которого видно, что он не асессор, по жалкому виду — что он не канцелярист, а по рукам — что он не сапожник, то тебе должно полагать, что перед тобою, по самой малой мерке, тайный советник, надворный советник, финансовый советник, канцелярский советник, советник юстиции, военный советник, палатный советник, счетный советник и черт знает, какой еще советник. Подобные титулы обычно покупают у крупных и мелких чиновников имперского сословия, которые за пару крейцеров чаевых фабрикуют эти патенты дюжинами.
Другой класс здешних лиц являют собой канцеляристы. Поистине мне потребовалось бы перо Хогарта и волшебное остроумие Лихтенберга для того, чтобы представить тебе эти карикатурные создания. Вообще, если ты желаешь почитать обо всей этой жалкой мерзости, то возьми ее описание, сделанное мастерской рукой непревзойденного Гете в его «Страданиях Вертера», где представлена сущая правда, и всякий, кто знаком с местными отношениями, получает от этой книги небывалое удовольствие. Но это скорее достойно слез, а не смеха. Все, действительно все без исключения здесь жалко и низко, и все это единственно и только зависит от упрямства рейхсканцлера, который предоставил все места католикам, хотя курфюрст желал бы видеть на них и протестантов. Но об этом в Германии не стоит даже помышлять.
Надо ли мне описывать презираемый здесь класс практикантов и соллицитантов, к коему несчастному стаду должен я приписать и себя самого? Ах, дорогой мой Николай, что я могу написать тебе об извлечениях из бумаг, среди которых влачу я свои безрадостные дни, а ты еще хочешь что-то узнать о своем советнике юстиции, который, между прочим, насколько я смог выяснить, никому здесь не известен. Но это, само по себе, еще ничего не значит, ибо в политическом плане здесь существуют две партии, а именно: прусская и австрийская, и поэтому здесь кишмя кишат чиновники из обеих частей империи, и некоторые из этих чиновников проводят здесь всего по нескольку месяцев только ради того, чтобы познакомиться со здешней рутиной. Часто они получают один из титулов, о которых я упоминал, либо потому, что они просто больше никуда не годятся, либо потому, что их дела не надо выносить на здешний рынок, то есть другими словами: эти последние стараются не слишком сильно бросаться в глаза, ибо их занятия носят сугубо деликатный характер. Надеюсь, твой советник юстиции не принадлежит к этой последней категории, в таком случае я посоветовал бы тебе быть с ним очень осторожным.
Ну, дорогой мой Николай, чтобы ты не думал, что здесь все так уж плохо и ужасно, я не могу закончить, чтобы не заметить, что девушки здесь красивы, как розы, и резвы, как газели. Почти у каждого практиканта есть возлюбленная, которая с утра до ночи назначает своему воздыхателю свидания под своими окнами, принимает письма, ходит с ним на прогулки, посещает разнообразного рода игры и танцы, заставляет воспевать себя в стихах, совершенно свободна и иногда позволяет себя похищать. Но все это, к
