королей.

— В Санпарейле собирали метеоритную пыль для того, чтобы помазать на царство какого-то короля?

— Да, это очевидно. Но при этом напрашивается вопрос — какого короля?

— Очевидно, не короля Фридриха, — предположил Николай.

— Нет, конечно, нет. Но тогда какого?

Николай беспомощно пожал плечами.

— Что написано в письме ди Тасси? — продолжал Фальк. — Годятся все средства для того, чтобы ослабить прусского колосса. Значит, если речь не идет о короле Фридрихе, то остается только один претендент. Или нет?

Николай оцепенел.

— Вы имеете в виду… наследника престола?

Фальк кивнул.

— Да, Фридриха Вильгельма II.

Николай лишился дара речи. Фальк в полной мере насладился этим недоумением, прежде чем объяснить это невероятно зловещее утверждение.

— Этот наследник престола — лучшее, что может подойти Австрии, — сказал Фальк. — И король Фридрих Прусский прекрасно это знает. Принц Фридрих Вильгельм никогда не сможет сыграть роль короля. Не стоит говорить о том, что вообще очень трудно найти кого бы то ни было, кто смог бы стать достойным наследником Фридриха. Кто может править, как Фридрих Великий? Надо быть сверхчеловеком, чтобы не дать Пруссии распасться и одновременно защитить ее от Австрии, Франции и России. Наследник престола никак не подходит для этого. Он не может толком справиться даже с гаремом своих наложниц.

Фальк налил себе вина и сделал добрый глоток. Николай не говорил ни слова. Он все еще не мог понять, каким образом все это связано с графом Альдорфом. Это непонимание было столь явно написано на его лице, что Фальк снова приступил к объяснениям.

— Пруссия — это вечная заноза для Австрии, — начал он. — Более глубокого противостояния, чем то, какое существует между Пруссией и Австрией, вообще невозможно придумать. Все, что происходит в Германской империи, в конце концов происходит между Берлином и Веной. Прогресс или реакция.

Николай стал возражать.

— С тех пор, как в Австрии у власти находится Иосиф II, некоторый прогресс наметился и в Австрии.

— Ах вот даже как? — насмешливо произнес Фальк.

— Я хочу сказать, что он закрыл семьсот монастырей, отменил пытки и крепостное право и даже позволил селиться в Австрии некатоликам.

Фальк презрительно фыркнул.

— Да вы посмотрите, как это делается в Вене. Древняя окостеневшая католическая вера душит и давит всякое свободомыслие и любое живое движение. Порабощение народа. Реакция и бесправие, куда ни посмотри. Да даже если Австрия и проведет пару реформочек, то она все равно никогда не сможет достичь того, что смог сделать Фридрих в Пруссии! Это луч свободы. Именно Пруссия борется с рабством, за столетия вросшим в почву между Эльбой и Приголей, и когда-нибудь искоренит его до конца. Именно она даст жестокий бой проклятому юнкерству и сословным привилегиям. Если народу Германской империи суждено когда-нибудь стать свободным, то это освобождение начнется с того, что Пруссия преодолеет свой внутренний раскол.

Он отпил еще вина. Николаю оставалось только надеяться, что Фальк не станет слишком агрессивным. Но напротив, Фальк наклонился вперед и заговорил, даже немного понизив голос:

— Если кто-нибудь когда-нибудь будет писать историю этого десятилетия, то он наверняка напишет следующее: Австрия или Пруссия — раздробленная, бездуховная, беззащитная Германия, ведомая мракобесами и кабинетными габсбургскими политиками, или здоровая, возвышающаяся, богатая духом Германия под руководством современного государства просвещенных образованных граждан. Пока этого, может быть, не видно, но здесь развертывается культурная борьба. Если Пруссия падет, то немецкая империя будет ввергнута в средневековье, станет отсталым, бессильным и парализованным образованием из полутора тысяч карликовых государств, прикрытых, словно саваном, монашеской сутаной. А теперь посмотрите, кому предстоит управлять Пруссией. Фридриху Вильгельму II. Человеку, не обладающему ни талантом, ни способностями, имеющему общеизвестную склонность к увеселениям, не приличествующим королевскому двору. У него слабый сентиментальный характер. Каждый, кто знает его, говорит это. Он любезный простофиля. Король знает это. Кроме того, он и сам немного этому содействовал. Принц постоянно окружает себя мерзавцами, он не дорос до права быть королем. Но не это самое худшее. Вы знаете, что хуже всего?

Николай отрицательно покачал головой.

— Его пристрастие к мистике. Он уже давно подпал под ее влияние. И если деньги попали в распоряжение тех, о ком написано в письме, то можно считать, что принц полностью и всецело окажется в их руках.

— В чьих?

— Велльнера и Бишоффвердера. Это те самые имена, которые в письме ди Тасси скрываются за инициалами В. и Б. Они договорились с Альдорфом, что он предоставит им средства, которые были нужны им, чтобы прибрать принца к рукам. Вероятно, были другие дарители денег, внесшие свой вклад в это дело. Образ жизни наследника прусского престола пожирает бешеные суммы. Король едва ли дает ему большой апанаж. Это слабое место, которое очень легко использовать. Но главная слабость заключается не в денежном кошельке наследника престола, а в его душе, которую обуяла тяга к мистическому. Тот, кто обладает деньгами и может тешить наследника мистицизмом, будет через пару лет править Пруссией и сможет повернуть ее в любом удобном для себя направлении.

Николай изо всех сил пытался поспевать за рассуждениями Фалька и увязывать их с впечатлением, которое сложилось у него о графе Альдорфе.

— Откуда у вас такие сведения о душевном состоянии Фридриха Вильгельма? — спросил он.

— Поезжайте в Берлин, — ответил Фальк, — поговорите там с людьми. Духовное воскрешение Фридриха Вильгельма в лагере возле Шатцлара стало на два года темой всех салонных сплетен. Люди смеются над тем, что бонвиван и кутила вдруг в одночасье превратился в блаженного и святого. Дело было так: он сидел перед своей палаткой, когда чья-то рука коснулась его плеча. Знак милости свыше. Потом он услышал тихо произнесенное слово «Иисус» и воспринял его как знак своего приобщения к кругу избранных. Обернуться он не смог, так как это противоречит законам мистики. Если бы он это сделал, то увидел бы не Иисуса, а обыкновенного герцога Фридриха Августа Брауншвейгского, который тоже называет себя розенкрейцером. Отсюда родилась шутка «Иисус Брауншвейгский». С тех пор разум наследника еще больше помрачился. Фридрих Вильгельм стал серьезным, погрузился в себя, стал грустным и унылым. При нем всегда находится Велльнер, который и организует все явления привидений и призраков.

— И король не пытается этому противостоять?

— Пытается. Естественно, пытается. Он укрепляет аппарат. Еще не перевелись люди, подобные Зедлицу и другим таким же чиновникам, готовые словом и делом бороться с мракобесами даже тогда, когда Фридриха больше не будет в живых. Но в противоположность королям придворных и чиновников можно заменять. Кто завладеет головой короля, тот и будет управлять государством.

Теперь Николай налил себе вина и сделал большой глоток.

— И вы полагаете, что Австрия участвует в этом деле?

— Разумеется. За событиями в Пруссии очень внимательно наблюдают. Как вы думаете, зачем ди Тасси появился в Альдорфе? У кого монополия на имперскую почту? У Габсбургов! Нигде не знают о состоянии дел в империи лучше, чем в Вене. Вы же своими глазами видели, как организована шпионская сеть ди Тасси. И если, как в случае Альдорфа, исчезла огромная сумма денег, то в Вене очень хотели бы знать, в каких карманах эта сумма осела. У друга или у врага. Именно поэтому туда послали ди Тасси. Он ошибся, полагая, что за нападениями и поджогами карет стояли иллюминаты. Именно поэтому он и начал выслеживать и преследовать поджигателей. Однако в Санпарейле ему стало ясно, что он ошибся. Он нашел машину розенкрейцеров. Кроме того, по ходу дела выяснилось, какой банк осуществил передачу денег, и