всю семейку плюс нянек нужно убрать оттуда.

— Костюмная драма?

Ножки вывалились из ослабевшей руки.

— Сексуально-костюмная драма. Думаю, постановку лучше осуществить в ночное время. При свечах. И если повезет, во время грозы.

Он взял бокал и задумчиво повертел в руках.

— Получилось так, что распутный принц Лоренцо случайно увидел в деревне одну вздорную крестьянку, далеко не первой свежести…

— Эй!

— Что делает ее еще более привлекательной.

— Чертовски правильно.

— Крестьянка известна в стране своей добродетелью и работой на благо человечества, поэтому отвергает его ухаживания, несмотря на тот факт, что он один из самых смазливых пижонов во всей округе. Черт, во всей Италии.

— Только Италии? Все же всегда следует ставить на добродетельных женщин. У него нет ни малейшего шанса.

— А я упоминал, что принц Лоренцо еще и самый умный тип во всей округе?

— О, это определенно осложняет дело.

— Поэтому он и грозится сжечь деревню, если она не покорится.

— Подлец! Она, естественно, клянется, что прежде убьет себя.

— Чему он ни на минуту не верит, поскольку добрые католички не кончают с собой.

— Тут ты прав.

Рен картинно взмахнул ножом:

— Первое действие начинается той ночью, когда она крадется на уединенную, освещенную сиянием свечей виллу. По странному совпадению именно ту, которая высится на вершине холма.

— Поразительно.

— Она приходит в платье, которое он прислал ей днем.

— Так и вижу это платье. Простое и белое.

— Ярко-красное и потаскушное.

— Что только подчеркивает ее добродетель.

— Он не тратит времени на прелюдию и сразу тащит ее наверх…

— Подхватывает ее на руки и несет наверх.

— Несмотря на то что пушинкой ее не назовешь, но, к счастью, он каждое утро качает мускулы.

Оказавшись в спальне, он заставляет ее снимать одежду… медленно… под его неотступным взглядом.

— А сам он уже обнажен, потому что на вилле очень жарко.

— В спальне еще жарче. Я уже упоминал, как он красив?

— По-моему, да.

— Итак, настало время, когда она вынуждена отдаться ему.

— А вот эта часть мне не слишком нравится.

— Все потому, что ты помешана на контроле.

— И по случайному совпадению она тоже.

Рен смирился с неизбежным.

— И когда он уже готов изнасиловать ее, она случайно видит пару наручников.

— А в восемнадцатом веке были наручники?

— Кандалы. Пару кандалов, лежащих поблизости.

— Весьма кстати.

— И пока его затуманенный похотью взгляд устремлен в другом направлении… — затуманенные похотью глаза Рена сосредоточились на ее грудях, — она протягивает руку, хватает кандалы и застегивает на…

— Я стучал, но никто не ответил.

Они отскочили друг от друга и увидели Гарри, с самым жалким видом стоявшего в дверях.

— Мы проделывали эту штуку с наручниками, — мрачно объяснил он. — Потрясающе.

— Кхм… — неловко откашлялась Изабел.

— Мог бы и постучать, — проворчал Рен.

— Я стучал.

Изабел схватила бутылку с вином:

— Почему бы вам не открыть это? Я принесу бокалы.

Он едва успел налить вино, когда появилась Трейси и при виде мужа гневно ощетинилась:

— Что он тут делает?!

Рен поспешно чмокнул ее в щеку.

— Изабел его пригласила. Я говорил ей, не стоит этого делать, но она воображает, будто умнее всех.

В другой жизни Изабел наверняка сумела бы себя защитить, но сейчас она имела дело с безумцами, так что какой смысл?!

— Лучшего способа я не придумал, — оправдывался Гарри. — Целый день пытался поговорить с тобой, но ты все время убегала.

— Только потому, что меня от тебя тошнит. Гарри поежился, но не отступил:

— Выйдем в сад, Трейси. Всего на несколько минут. Мне просто необходимо сказать тебе кое-что, только с глазу на глаз.

Трейси повернулась к нему спиной, обняла талию Рена и прижалась шекой к его плечу.

— Мне ни за что не следовало разводиться с тобой. Боже! Ты был изумительным любовником. Лучшим на свете.

Рен бросил взгляд на Гарри:

— Уверен, что все еше хочешь жить с ней? Прямо говорю, ты мог бы найти кого поприличнее, и намного.

— Уверен, — кивнул Гарри. — Я очень ее люблю. Трейси вскинула голову, совсем как нюхающий воздух зверек, и, похоже, решила, что запах ей крайне неприятен.

— Ну да, как же!

Гарри понуро опустил плечи и повернулся к Изабел. Тени под глазами придавали ему вид человека, которому терять нечего.

— Я надеялся поговорить с ней наедине, но поскольку Трейси ничего не желает слушать, я скажу вам, если не возражаете.

Но Трейси, кажется, прислушивалась, и поэтому Изабел кивнула.

— Я влюбился в нее с той минуты, когда она опрокинула на меня свой бокал, как я думал сначала, случайно. До сих пор не знаю, верить ли ей, что это не так. На той вечеринке была куча симпатичных парней, которые из кожи вон лезли, чтобы привлечь ее внимание, но мне и в голову не пришло попытаться. Не только из-за ее красоты, — а Господь знает — она была самой прекрасной из всех, кого я знал, — но из-за окружавшего ее сияния. Такая энергия!

Я не мог отвести от нее глаз, но в то же время не хотел, чтобы она это заметила. Но тут она опрокинула на меня свою выпивку, и я никак не мог придумать, что сказать. В голову ничего не лезло.

— Он сказал: «Простите, виноват», — донесся еле слышный голос Трейси. — Я опрокидываю бокал, а этот идиот говорит, что виноват. Следовало бы сразу догадаться.

Гарри по-прежнему смотрел только на Изабел.

— Я не мог думать связно, словно после инъекции новокаина в мозг. На ней было серебристое платье с глубоким вырезом, волосы забраны наверх, но локоны то и дело выбивались из прически и падали на плечи. В жизни не видел ничего подобного. Подобного ей.

Гарри опустил голову и уставился в бокал.

— Но такой красивой, какой она была в ту ночь, — прохрипел он, — какой была тогда… нет, простите,