всячины», перечисление которой занимает у Гоголя около 20 строк. Бюро красного дерева стояло в комнате Ильи Ильича Обломова, героя романа Гончарова.

Слово «кресло» прежде употреблялось чаще во множественном числе — «кресла». ВОЛЬТЕРОВСКИЕ КРЕСЛА, в которых сидели, например, бабушки в «Детстве» Толстого и в «Обрыве» Гончарова, отличались глубоким сидением и очень высокой спинкой. Неглубокое, удобное для работы за столом ГАМБСОВО КРЕСЛО — по имени создавшего его мастера — было у Павла Петровича Кирсанова («Отцы и дети»).

Многие предметы пришли в барские дома с Запада — дань преходящей моде. БЕРЖЕРКА, на которой сидел старик в «Обыкновенной истории» Гончарова, — разновидность глубокого кресла. ПАТЕ — встречается у Лермонтова и Тургенева — нечто вроде табурета, мягкое сидение без спинки и подлокотников. КУШЕТКА — слово знакомое, ее варианты назывались ПОМПАДУРАМИ, КОЗЕТКАМИ (диван на двоих, для беседы — от французского «causer» — беседовать), КАНАПЕ — небольшой диван с приподнятым изголовьем. На канапе сидит Нина в последнем действии лермонтовского «Маскарада». Пушкин в «Домике в Коломне» писал: «…И хоть лежу теперь на канапе, / Все кажется мне, будто в тряском беге / По мерзлой пашне мчусь я на телеге».

Гордостью многих помещиков были коллекции разного рода курительных трубок, часто выставленных для всеобщего обозрения на специальных пирамидах. ЧУБУКИ, то есть трубочные стержни, достигали подчас невероятной длины. Свою коллекцию трубок Ноздрев показывает Чичикову. Современные трубки легко помещаются в кармане, старинные же по длине напоминали духовые инструменты, поэтому мы не должны удивляться, читая о «прислоненной к постели только что выкуренной трубке» у Обломова.

Трубки часто изготовлялись из морской пенки — огнестойкого минерала и назывались ПЕНКОВЫМИ; не произносите это слово «пеньковые», так как ПЕНЬКА — конопляная пряжа — здесь ни при чем.

Чисто русским предметом мебели был ПОСТАВЕЦ — невысокий шкаф для хранения посуды, который мы встречаем в пьесах Островского.

Многие мужчины имели обыкновение писать стоя или сидя на табурете за КОНТОРКОЙ — высоким столиком с наклонной плоскостью в виде ПЮПИТРА, или, как тогда говорили, ПЮЛЬПИТРА. По воспоминаниям Тургенева, Белинский и Гоголь писали, стоя за конторкой. Художник В. А. Серов изобразил за конторкой своего отца композитора А. Н. Серова.

В карты играли за особыми ЛОМБЕРНЫМИ столами со складной столешницей, превращающейся при раскладке в квадрат, обитый зеленым сукном, — на нем делали записи мелом. ЛОМБЕР — давно забытая карточная игра. «Зовут задорных игроков / Бостон и ломбер стариков», — писал Пушкин. БОСТОН — тоже популярная в старину игра в карты. В повести Л. Толстого «Два гусара» автор показывает нам «раскинутый старинный бостонный стол с инкрустациями».

Увидев у классиков слово «холодильник», мы невольно представляем себе современный электрохолодильник. Слово это в устах литературных героев прошлого века вызывает недоумение. Но ХОЛОДИЛЬНИКОМ в старину назывался простой ледник, то есть ящик для продуктов, проложенных льдом.

Читая классиков, натыкаешься на устарелое написание (и звучание) некоторых названий предметов домашнего обихода: «шкап» вместо «шкаф» («Дорогой, многоуважаемый шкап!» — говорит Гаев в «Вишневом саде» Чехова), «стора» вместо «штора», «снурок» вместо «шнурок» и т.п. Меняются слова и по родам (прежде чаще говорили «зала» вместо современного «зал»), и по падежным окончаниям. Кстати, если сейчас МЕБЕЛЬ — понятие собирательное, то в прошлом это слово означало «отдельный предмет обстановки». «Мебели, довольно хорошие, были покрыты пылью», — так сказано в «Невском проспекте» Гоголя. Это — нюансы, они не затрудняют чтение, зато придают тексту особый аромат старины, словно ПАТИНА — зеленоватый налет на старинной бронзе.

Сложно обстояло дело с освещением. В крестьянских избах исстари для этого служила ЛУЧИНА — длинная щепа, укрепленная в СВЕТЦЕ — примитивной подставке с железными рожками кверху. За горящей лучиной приходилось непрерывно следить, заменять сгоревшую новой, для чего нужен был их запас.

На юге и западе России распространен был КАГАНЕЦ — черепок или блюдце, наполненные салом или жиром, с фитилем, то же, что ПЛОШКА.

О каганце в «Сорочинской ярмарке» Гоголь говорит, что это обыкновенная малороссийская светильня, состоящая из разбитого черепка, налитого бараньим жиром.

В домах побогаче светили свечами — ВОСКОВЫМИ (из пчелиного воска) и САЛЬНЫМИ. Восковые свечи горели ярче и стоили дороже, их можно было видеть чаще всего в домах аристократов, например у князя Василия и старика Болконского в «Войне и мире». В повести «Два гусара» Л. Толстой пишет «о ярком и мягком освещении восковых свеч». В основном же восковые свечи использовались в церковном обиходе, где сальные были запрещены.

Три свечи на стол никогда не ставили из суеверия — к покойнику. Крупные, тяжелые подсвечники назывались ШАНДАЛАМИ. В комнате Лизы («Пиковая дама» Пушкина) «сальная свеча темно горела в медном шандале». Большой фигурный подсвечник для нескольких свеч назывался ЖИРАНДОЛЬ.

Сальные свечи немилосердно коптили; нагар, то есть обгоревший кончик фитиля, снимали особыми щипцами и клали в лоточек. «СНЯТЬ СО СВЕЧИ» означало удалить нагар. Гасили свечи ГАСИЛЬНИКОМ — колпачком на ручке, накрывающим фитиль. Фитиль иногда называли СВЕТИЛЬНЕЙ.

ПАЛЬМОВЫМИ СВЕЧАМИ именовались свечи, изготовленные из пальмового масла. Затем появились свечи более совершенные, горящие ровно и почти без копоти, сделанные из различных природных или химических составов — спермацетовые, парафиновые и дошедшие до наших дней стеариновые. КАЛЕТОВСКАЯ СВЕЧА, упоминаемая в рассказе Л. Толстого «Два гусара», — стеариновая свеча высшего качества, по имени свечного фабриканта Калета.

ЛАМПОЙ чаще всего называли одну или несколько свечей на общей подставке, стоячей или подвешенной, снабженной абажуром, обычно зеленым. Вспомним название кружка, в котором состоял молодой Пушкин, — «Зеленая лампа». Комнатная лампа, в которой горючая жидкость стекала вниз к горелке, расположенной ниже резервуара, именовалась КЕНКЕТ. У Дениса Давыдова в «Современной песне» есть строки: «Вот гостиная в лучах; / Свечи да кенкеты». Лампа с особым механизмом для подъема масла называлась КАРСЕЛЬ. Слово это можно встретить у Лескова и Григоровича, причем у последнего о кенкетах говорится так: «в несколько сот рублей за штуку», — стало быть, вещь необычайно дорогая.

Масляные лампы сменились СПИРТОВЫМИ и КЕРОСИНОВЫМИ. Последние широко вошли в обиход с развитием нефтеперерабатывающей промышленности, в 1860-х годах, и дожили до нашего времени. В русской литературе мы встречаемся с керосиновыми лампами в романе Тургенева «Новь» (1877 год). Первое время керосин назывался также ПЕТРОЛЕУМ («каменное масло») или ФОТОГЕН («рождающий свет»).

К середине прошлого века сначала в Петербурге, потом в Москве появилось ГАЗОВОЕ ОСВЕЩЕНИЕ. В частных домах оно почти и не использовалось — газом освещались улицы, клубы, театры и другие крупные общественные здания. Газовый рожок горел у подъезда дома Карениных в «Анне Карениной», но не в самом доме. В том же романе газом освещается ресторан «Англия», в котором встречаются Левин и Стива Облонский. Газовые фонари исчезли с улиц Москвы только в 1932 году.

На смену газу пришло ЭЛЕКТРИЧЕСТВО. Однако излучатель в лампочке накаливания вначале делался не из тугоплавкого металла, как сейчас, а из угля. Уголь довольно быстро сгорал и требовал замены, а при горении издавал неприятное шипение. В рассказе Куприна «В цирке» читаем: «Слышалось только однотонное, жалобное шипение углей в электрических фонарях… Угли в фонарях тянули все ту же жалобную однообразную ноту».

Электричество пришло в дома первоначально не в виде всеохватной электросети и в целях освещения, а в виде гальванических элементов — батарей с весьма ограниченной сферой применения. От батарей приводились в действие звонки входных дверей и звонки вызова прислуги — так называемые «СОНЕТКИ». С той же целью — разумеется, в богатых домах — устраивались домашние телефоны, связывавшие хозяев с