Василиса и тоже вздохнула.

– А у тебя родители есть?

– Нет. Я сирота.

– Ты, кажется, на каторге была? За что угодила? – спросил он и тут же пожалел об этом. Не хотелось обижать и без того обиженную, а получилось наоборот.

– Долго рассказывать, – скупо ответила Василиса.

– Да и не надо… Так сболтнул, не подумавши. Ты на меня, молодка, не серчай. – Петр откинул на спину тяжелый, заиндевевший воротник тулупа и перебрал в руках ременные вожжи.

– А чего же мне серчать на вас? Ну была и была… Можно и рассказать… Жила у помещика в работницах, совсем еще девчонка – шестнадцати годов… Вот и вздумал он попользоваться… Порешил, что овечка глупенькая… А я его кипятком… – чуть слышно проговорила Василиса и начала торопливо смахивать с темной шубейки летевший от конских копыт снег.

– Эх ты, ядреный корешок!

Петр Николаевич ахнул, сильно натянул вожжи. Ястреб, мотнув сухощавой головой, скорым и ловким перехватом передних ног чутко и плавно перешел на сильную рысь. Вместе с ошметками снега в лицо Василисе резко ударил хлесткий ветер. Казалось, что под конскими копытами вьюжилась и пенисто кипела косматая снежная буря. Она слепила глаза и сладко сжимала замиравшее от быстрой езды сердце.

– Жив остался? – под стук копыт и скрип полозьев, посматривая на попутчицу сбоку, громко крикнул Петр Николаевич.

– Кто? – повернув к нему голову с растрепавшейся на плечах шалью, не поняв его вопроса, спросила Василиса.

– Да тот! Помещик поганый!

– Не знаю! – закрывая лицо пестрой варежкой, ответила она.

– Вилы ему в бок, в харю! А ну айда! – гаркнул Петр и тряхнул вожжами.

Выхлестывая подковами четкую под копытами дробь, Ястреб податливо рванулся вперед. Ветер полыхнул в лицо колючим снежным ураганом и закидал плотными комками всю кошевку. Петр Николаевич придержал коня, уговаривая его самыми ласковыми словами, остановил совсем и вылез из кошевки. Василиса тоже поднялась, отряхнув снег, облегченно вздохнув, проговорила:

– Ох и славно!

Петр Николаевич вытащил из передка кошмовую полость и заботливо укрыл ею ноги Василисы. Он видел ее тугие ноги в жестких чулках, плотно втиснутые в старые, подшитые валенки-обноски, и толстую, из какой-то грубой материи юбку. «На такие ноги-то надо бы, как у Степки, расписные поярковые надеть», – подумал Петр и, глухо кашлянув, снова взялся за вожжи.

– Теперче будет тебе теплее, – сказал он участливым голосом.

– Да вы не беспокойтесь… Я привычная к холоду, – вытирая лицо жиденькой, давно выносившейся варежкой, ответила она, чувствуя, как тревожно колотится ее сердце и жарко пылают исхлестанные снегом щеки. Для нее это была первая в жизни мужская и нетягостная забота. Смущенной, неловкой улыбкой озарилось ее лицо. Из глаз неудержимо полились не видимые в темноте слезы…

– Сколько же тебе лет-то? – опять пустив коня шагом, спросил Петр Николаевич.

– Двадцать пятый пошел… с осени, – дрогнувшим и каким-то усталым голосом ответила она, стараясь унять и не показать слез своих.

– Немного еще… Я тебя старше на целых пятнадцать лет, – сам не понимая, зачем он это говорит, признался Лигостаев.

– Да вы ведь вон какой казак! Для мужчины разве это лета!

– Какой же? – поглядывая на нее сбоку, спросил Петр Николаевич.

– Вы добрый и… и гордый, наверное, – невнятно, запинаясь, проговорила она. Ей хотелось сказать совсем другое, но не повернулся язык.

«Хорош добряк! – подумал Лигостаев. – Сегодня сноху плетью отстегал…»

Над степными буграми тихая, в белых снегах, зимняя ночь. Сквозь редкие бегущие облака сыпались крохотные звезды. Выехали на последний пригорок и увидали шиханские огни. Они то вспыхивали, то гасли в туманной дымке.

«Вот сейчас доедем, вылезу из этой уютной кошевки, и, может быть, никогда больше не свидимся», – с ужасом думала Василиса.

– Так говоришь, добрый я? – после томительного молчания спросил Петр Николаевич. Ему вдруг захотелось ехать все дальше и дальше вот таким ровным, спокойным шагом и слушать ее покорный и ласковый голос.

– Да. Про вас все так говорят, – быстро ответила она.

– Погоди. Кто это все?

– Рабочие, Устя Яранова, Василий Михайлович, например, наш бухгалтер… Вы же их знаете?

– Знаю. Ну что ж, скажу спасибо, раз обо мне так думают…

– Вы к ним едете?

– Нет. Куплю вина и назад вернусь. Водка тут, наверно, есть?

– Этого добра-то везде полно. Вы заезжайте к нам, покормите коня…