всеединящее его стремление…» Проблема эта активно обсуждалась и в российской исторической публицистике. Стремление к владычеству, основанному на «нравственной силе», прослеживается в том числе по ходу и на завершающих этапах Кавказской войны.

Однако именно на принуждение, «завоевательную политику царизма», и обращалось как раз преимущественно внимание в многочисленных отечественных и зарубежных исследованиях проблемы. Становление России как многонациональной державы происходило под давлением специфических геополитических обстоятельств. Определяющим их стержнем выступало долговременное совпадение интересов инонациональных сообществ на обширных просторах значительной части Европы и Азии, что и способствовало их преимущественно добровольному единению. Оценивая этот судьбоносный акт для своего народа, армянский просветитель X. Абовян в романе «Раны Армении» в 1840 г. писал: «Да будет благословен тот час, когда русские… вступили на нашу святую землю…» и призывал соплеменников «прославить бога» за то, что услышал молитву и привел многострадальный народ «… под могущественную державную руку русского царя».

П. В. Киреевский в письме к М. П. Погодину в 1845 году поделился таким наблюдением: на основе насильственного подчинения формировались государства на Западе, но не Россия. Н. Я. Данилевский, сопоставляя отечественные и европейские несхожести в формировании геополитических пространств в 1869 году, в свою очередь заметил: «…все показывает… Россия… не завоевательная держава… она большею частью жертвовала своими очевиднейшими выгодами, самыми справедливыми и законными…» На важность изучения этого указывал из заграничного далека в 1935 году и знаменитый русский гуманист Н. К. Рерих, с надеждой на то, что «когда-то будет написана справедливая, обоснованная история о том, как много в разное время Россия помогала различным народам, причем помощь эта не была своекорыстна, а наоборот, очень часто страдающей являлась сама же Россия».

Непредвзятое изучение фактов неизбежно подводит исследователей к признанию: «Российская империя объективно обеспечила условия для спасения некоторых малых народов Кавказа от физического исчезновения». Укрепление ее позиций в крае способствовало прекращению беспрерывных истребительных войн сопредельных государств, братоубийственных конфликтов, кровавых стычек и распрей между народами.

Завоевания России, следует отметить, в преобладающей степени диктовались настоятельной потребностью защиты безопасности населения и государства в целом. В тех случаях, когда присоединение достигалось посредством принуждения, оно чаще всего вызывалось необходимостью обеспечить безопасность тех рубежей, над которыми нависала постоянная угроза нападения. Наиболее беспокойным в этом отношении на протяжении нескольких столетий оставалось южное направление.

Частые и внезапные набеги на Россию восточных инородцев (крымских татар, ногайцев, горцев и др.), как правило, сопровождались грабежами, захватом людей, скота, имущества. После этих набегов подвергшиеся им области длительное время оставались в запустении, а пленных только в Крым приводили в таком количестве, что при виде их нескончаемых верениц очевидцы спрашивали, остался ли еще кто- нибудь там, откуда их привели. Невольников массами продавали в Турцию и другие страны Востока.

Только в результате не прекращавшихся вплоть до включения Крыма в 1783 года в пределы империи набегов, усилившихся особенно с ХVI века, после того, как Турция с попавшим под ее влияние полуостровом вознамерилась систематически, по словам французского автора второй половины ХIХ века Альфреда де Бессе, «разорять и устрашать Россию», в общей сложности погибли более пяти миллионов восточных славян, преимущественно русских и украинцев. Вследствие этого заселенность южных территорий длительное время была низкой. Посетивший Россию в конце XVI века английский путешественник Дж. Флейтчер даже на дороге между Ярославлем и Волгой обнаружил 50 полностью покинутых из-за набегов деревень.

Если учесть все составляющие демографических последствий, не исключая и снижение естественного прироста населения, цифра потерь многократно увеличится. При подсчете же их на других участках южного приграничья масштабы трагедии России будут выглядеть еще более внушительно.

Например, на Кавказе, по данным Б. В. Виноградова, «разбойные нападения с похищениями людей, имущества, отгоном скота были нередкой действительностью рубежа XVIII—ХIХ веков», хотя местные народы тогда отнюдь «не подвергались насаждению российских порядков». Несмотря на это, по распоряжению высоких правительственных инстанций для того, чтобы не нарушать мирных отношений с горскими обществами, на Северо-Западном Кавказе был наложен даже строжайший запрет на преследования за пограничной рекой Кубань тех, кто предпринимал набеги. Соблюдение этого запрета связывало казаков в их ответных действиях, и грабительские вторжения, ставившие их на грань хозяйственного разорения, производились фактически безнаказанно.

Когда же в ходе одного из преследований были разорены несколько аулов натухайцев, по их жалобе генерал Власов, допустивший погром, был отстранен от должности и предан суду. Таким же наказаниям в случаях нарушения запрета на преследования вне пределов территории, находившейся под российской юрисдикцией, подвергались и офицеры ниже рангом. При этом как смягчающие «вину» не рассматривались их предшествующие заслуги, боевой опыт и высокая военная репутация.

Вспоминая первые годы своей службы в этом крае, генерал А. П. Ермолов пишет о наличии здесь постоянной угрозы для российских границ как о чем-то наиболее значимом среди прочих государственных забот: «Набеги, убийство, разбои не менее были частыми». Еще в 1818 году в рапорте от 23 марта, направленном Верховному правителю России, он со всей остротой поставил вопрос о «прекращении торга людьми». Без искоренения нападений с целью увлечения «в плен людей…», по мнению А. П. Ермолова, невозможно достичь «… спокойствия и безопасности».

Р. Фадеев при осмыслении уходящих в прошлое событий, связанных с эпохой установления единства с Кавказом, уже на завершающей стадии устранения конфликтных зон отметил: «Пожалуй, ни одна война, ни один иноземный завоеватель в течение столетий не причинили этому краю столько вреда, сколько торговля живым товаром».

Представители иной концептуальной ориентации в науке склонны считать, что все приводимые доказательства на этот счет «безосновательны» и имеют «идеологическую подоплеку». Мурад Аджи в гипотетическом эссе «Полынь половецкого поля» (1994 г.), всецело построенном на весьма тенденциозных и абстрагированных от фактов рассуждениях о становлении целостности Евразии, все происходившее сводит к искаженному представлению: «…русские любили нападать на беззащитные степные страны», ставшие «…незаметно для себя… «москальской вотчиной», потерявшей свободу.

Наличие постоянной угрозы для российских границ в XVIII — первой половине XIX века признавалось и в международных договорах. Так, еще по Ясскому миру в 1791 году Турция, получив признание, несмотря на победу России в войне, своих прав над западными черкесскими племенами, взяла на себя вместе с тем обязательства «употребить всю власть и способы к обузданию и воздержанию народов на левом берегу реки Кубань, обитающих при границах ея, дабы они на пределы Всероссийской Империи набегов не чинили, никаких обид, хищничеств и разорений Российско-Императорским подданным и их селениям, жилищам и землям не приключали ни тайно, ни явно, и ни под каким видом людей в неволю не захватывали».

В оценках геополитической миссии России на Кавказе, таким образом, следует учитывать эпохальную составляющую, характеризуемую наличием противоречивых тенденций, влиявших на ее осуществление. На этот принципиальный факт одним из первых обратил внимание Л. Н. Толстой в рукописных размышлениях над сюжетами рассказа «Набег». По горячим следам событий он подметил то, к чему отечественная историческая наука подошла только на исходе ХХ века: в Кавказской войне справедливость была на стороне России.

«Кто станет сомневаться, — поставил вопрос перед современниками и потомками великий писатель, — что в войне русских с горцами справедливость, вытекающая из чувства самосохранения, на нашей стороне? Ежели бы не было этой войны, что бы обеспечивало все смежные… русские владения от … набегов?»

Изучение исторической памяти населения на Юге России, предпринятое в последние годы по инициативе Кубанского госуниверситета, вскрывает масштабность бедствия русского народа и его особой части казачества, проживавшей непосредственно в контактной зоне, чаще всего подвергавшейся грабительским вторжениям. Исследования такого рода позволили получить дополнительные