– Я должен вручить их лично в руки князя.

– Нефедов! Возьми!

Гвардеец спустился, протянул руку.

– Только лично князю, – сказал Рибас.

– Да вот же он, – отвечал гвардеец.

– Где?

– Да возле медведя.

И только тут Джузеппе понял, что фигура была медведем, а за ним на фоне белой стены в растегнутой белой рубахе стоял князь без парика.

– Я должен видеть, как вы передадите, – сказал Рибас.

– Ради бога.

Гвардеец взял письма, поднялся наверх и вручил князю. То, что это князь, сомнений не было, Во- первых, похож на Алехо, а во-вторых, портреты Орлова все еще продавались в лавках. Джузеппе их видел.

– Мне ждать ответа? – спросил он громко.

– Нет! Возвращайся в Италию! – Вновь по-французски прорычал медведь.

Итак, визит к Орлову получился в высшей степени нелепым. Виктор по этому поводу сказал:

– Хорошо еще, что он был только пьян. Временами он безумен.

Беззаботная жизнь Джузеппе в Петербурге, как это ни странно, кончилась на балу. В синем предвечерье друзья подлетели к подъезду дворца Нарышкиных, где было уже множество карет, в прихожей сбросили шубы, отстегнули шпаги и по коврам лестницы взошли в гудящий бальный улей. Вишневый фрак Джузеппе обращал на себя внимание – в России он только входил в моду. Еще в карете Виктор Сулин предупредил: хозяин дома невообразимый чудак и неистощимый весельчак. И когда они отыскали Льва Александровича, обер-шталмейстера двора, чтобы представиться, то увидели вельможного барина в лентах по кафтану, но вместо звезд к ним были приколоты живые цветы, а на голове шталмейстера красовался венок.

– Да знаю я твоего Джузеппе! – воскликнул Лев Александрович. – Говорят, он английского консула на дуэль вызвал.

Это было полнейшей неожиданностью. Оказывается! Рибас хотел объясниться, что не консула, но Нарышкин отщипнул от венка два лепестка, вручил их прибывшим и, смеясь, заявил:

– Закусывайте!

– Как?

– Ешьте дары бога Пана!

Что поделаешь – пришлось исполнить, а Нарышкин с дамой покатился колобком дальше, раздавая лепестки, и, остановившись возле жмущегося к стенке старика, выхватил из кармана букетик.

– Специально для вас берег!

– Не буду! – завопил старик.

– Тогда держи во рту!

Старик покорно ухватил ртом букетик, что-то замычал, раскланивался перед любопытствующими, и Джузеппе узнал в нем Прокопия Акинфовича Демидова.

– Так веселятся у Нарышкиных? – спросил Виктора Рибас.

– Это еще цветочки, – отвечал тот. – Прокопию тоже палец в рот не клади. Он недавно в своем ботаническом саду в Москве, чтобы пугать дам, постоянно рвущих цветы, вместо статуй поставил голых мужиков.

Бал не объявлялся костюмированным, но в прическах женщин розы и левкои соседствовали с путениями и, когда дамы собирались в кружок, невольно думалось: где же садовник, чтобы полить образовавшиеся клумбы.

Среди присутствующих, ожидающих начала, выделялись офицеры из армии. Они образовали свой особый кружок и поглядывали на штатских надменно. В их группе Рибас тотчас узнал князя Долгорукова. Юрий Владимирович приветствовал Рибаса своеобразно: сложил ладони рук у груди на мусульманский манер и воскликнул:

– Спасите меня, о великий муфтий Джузеппе!

– Всегда к вашим услугам. Но в чем дело?

– Мне не верят, что я при Чесме погрозил пальцем капудан-паше и тот в панике бежал со своего судна.

– Но господа совершенно правильно делают, что не верят вам, – сказал Рибас.

– Как?!

– Ведь вы не только погрозили пальцем, но еще и сказали пару крепких слов.

– Об этой мелочи я забыл. Я мог бы повторить эти слова, но тогда на балу мы останемся без дам. А это мой последний бал в Петербурге. Еду на Дунай. Румянцев написал, что не откроет без меня Военный совет. Я его понимаю. Но мне приходится весьма сочувствовать гарему верховного визиря.

– До отчего же?

– Визирь, как узнал, что я скоро буду на Дунае, вот уже месяц, как не посещает свой гарем.

К ним подошли два офицера. Один прихрамывал и опирался на трость. Второй, высокий, статный, поигрывал цепочкой золотых с бриллиантами на корпусе часов, которых па его поясном шарфе висело несколько пар.

Первый оказался премьер-майором Петром Паленом, второй – подполковником Леонтием Бенигсеном.

– Вы из армии Румянцева? – спросил Рибас майора.

– Да, и вскоре отправлюсь обратно.

– Но вы, кажется, ранены.

– Рану я получил, – кивнул Петр Пален. – Теперь остается съездить и получить орден святого Георгия.

Виктор расспрашивал Бегшгсена:

– Собираетесь в армию? Как же так? Разве вы не получили свои миллионы после смерти отца?

– Да-да. Получил. – рассеянно отвечал Бенигсен.

– И спешите подставить лоб под пулю?

– По крайней мере, это не так скучно, как сидеть на миллионах, – отвечал подполковник.

– Господа! – Обратился ко всем Долгоруков. – Идемте в буфетную. У меня есть тост.

Пол и стены буфетной были убраны шкурами, деревья в кадках переплетались ветвями и образовывали заросли.

– Мой тост: за здоровье турецкого султана, господа! – провозгласил Юрий Владимирович. Все дружно отказались пить красную боярышниковую за султана.

– Да как же можно?… За супостата?

Долгоруков хохотал и объяснял:

– Не дай бог с ним что-то случится и отдаст он своему аллаху душу, что тогда? Война остановится, господа, пока Диван будет искать нового султана. Нет, пусть он будет здоров.

Подумали, согласились, выпили. К Рибасу подошел лейтенант, которого он не сразу узнал, но тот сам напомнил о себе:

– Мы изволили видеться в море на судне «Лазарь», когда адмирал Арф опрометчиво накричал на Орлова.

– Да! До сих пор вспоминаю ваш рассказ о русских Робинзонах, Григорио.

– Вы едете на Дунай? – спросил Григорий Кушелев.

– Но там, говорят, не предвидится ничего стоящего.

– Кажется, это так. Я остаюсь в Кронштадте. Ваша служба определилась?

Рибасу нечего было ответить, но тут как раз на хорах оркестр начал изысканный менуэт, и все поспешили в бальную залу, где балюстрада деревьев отделяла танцующих от наблюдавших за танцами. Лев Нарышкин открыл бал в паре с рыжеволосой красавицей. Изображая бога Пана, он притворно хромал, да к тому же на одной его ноге был сапог, а на другой туфель с громадной серебряной пряжкой. Джузеппе