Последующие дни Гудович кропотливо писал дополнения к первому рапорту, делал представления на офицеров, участвовавших в штурме. Попросил Рибаса написать еще один, более подробный отчет. Генерал Мекноб как-то вечером пришел на берег залива, где Рибас готовил суда для посадки в них батальонов, чтобы плыть к Днестру, и весело сказал:
– Оказывается, генерал Безбородко первый герой Хаджибея!
– Как так?
Мекноб видел последний рапорт Гудовича у писаря. Илья Безбородко теперь открывал список наиболее отличившихся в деле. Были добавлены и отец Захарий, и даже писарь Бородин. Казаки отмечались вскользь. Рибас возмутился, да еще вернувшийся от Потемкина обласканный и награжденный капитан Трубников подлил масла в огонь:
– Генерал Попов велел передать вам, что вашего рапорта его канцелярия не получала.
Рибас вскочил в седло своего донца и ближним оврагом поскакал к крепостному замку, где расположился штаб Гудовича. И только отсутствие генерал-поручика, готовившего войска к отправке в Аджидер, избавило его от стычки с Рибасом. Вернувшись к флотилии в каюте бригантины генерал-майор велел адъютанту сыскать копию со своего первого рапорта князю, которую четырнадцатого сентября оставил у себя. Перечитав ее, Рибас обнаружил некоторые неточности. Они были извинительны его тогдашним состоянием упоения победой, но он все-таки подчеркнул сомнительные места, а Базилю Попову написал: «Так как мне говорят, что вы не получили ни одного из моих рапортов, и так может случиться, что вы их еще не скоро получите, я осмеливаюсь прислать вам копию с моего рапорта. Все, что подчеркнуто, соврано; остальное справедливо. Когда вы его прочтете, прошу вас, мне возвратить, я не имею другого».
А в рапорте генерал-майор помимо прочего сообщал:
«Справедливую похвалу отдаю войску верных черно-Морских казаков и особенно предводительствовавшему оным г-ну полковнику и кавалеру Чепеге, который ударил по бежавшим из замка и слободы неприятелю; полковнику и армии капитану Белому, хорунжему армии порутчику Алексею Высочину, старшинам: армии прапорщику Павлу Лисановичу и Василию Левенду, есаулу и армии прапорщику Тимофею Чайковскому, хорунжему Ивану Сербену, и хорунжему от армии прапорщику Андрею Белому. В заключении всего признать должен, что во все продолжение экспедиции сей, в доставлении снарядов, провианту и во многих других нужных случаях великое я имел пособие от армии подполковника и кавалера Головатого, которого особливо препоручить Вашему Высокопревосходительству осмеливаюсь».
5. Зимние каникулы
1790
Сентябрь выдался на редкость урожайным на успехи. Кроме Хаджибея, были взяты Каушаны и Аккерман. Тридцатого сентября в день памяти Священномученика Григория и в день своих именин Григорий Потемкин осматривал Аккерманские бастионы и нашел их «зело сильными». Полковник Чепега в очередном поиске вместе с атаманом Платовым занял Паланку.
Но истинный венец сентябрьским делам преподнесли соединенные силы австрийского принца Кобурга и Суворова под Рымником. Они разбили девяностотысячную армию верховного визиря. В лагере при Хаджибее с завистью говорили о трофейных ста пятидесяти знаменах, восьмидесяти пушках и неслыханно богатом обозе. Екатерина писала, что отправила генерал-аншефу в награду целую телегу бриллиантов, из которой Суворов получил золотую шпагу, лавровый венок с надписью «Победителю визиря», орден Андрея Первозванного и был возведен в графское достоинство с наименованием Рымникского. Австрийский император возвел Суворова в графское достоинство Римской империи. Рибас письмом поздравил генерал- аншефа с успехами.
В сентябре Екатерина писала Потемкину: «Если бы ты был здесь, то бы я, взяв тебя за ушки, поцеловала».
Готовилось сражение на море. Турецкий флот все еще стоял в нескольких милях от Хаджибейского берега. К острову Тендра из Севастополя прибыли пять линейных кораблей и восемь фрегатов. Они соединились с флотилией Войновича, чтобы дать бой османскому флоту, но турки уклонились от сражения и ушли к Аккерману. Из Таганрога к Тендре явилась флотилия капитана бригадирского чина Павла Пустошкина, и моряки начали все вместе искать турецкий флот, но он, как в воду канул.
В Хаджибее Рибас получил письмо от жены. Настя писала: «Я узнала с бесконечной радостью, мой дорогой друг, что вы имел счастье взять город; это произвело здесь большое впечатление. Государыня говорила мне о вашей победе, милостиво выражала свое удовольствие. Принц Нассаутский поздравил меня с одержанной вами победой».
Войнович прислал в Хаджибей свой судовой «журнал», в котором по записям было ясно, что он не мог привести свои корабли во время штурма Хаджибея из-за шторма и неприятеля, блокировавшего его суда под Березанью. Копии этого «Юрнала» были отправлены Гудовичем к Потемкину и Рибасу. Последний уж посадил свои войска на гребной флот и казачьи дубы, вошел в Килийское гирло Дуная и бросил там якоря. Но долго быть в Килийском гирле в пикете он не мог: начались бури и кончался провиант.
Под Килией флотилия его была обстреляна с батарей, но маневрируя своей бригантиной, Рибас ушел из-под огня да еще захватил у берега турецкое судно с зерном, капитан которого был удручен: зерно принадлежало лично ему и обошлось в двадцать тысяч.
– Где ваш флот? – спросил Рибас.
– Ушел в Константинополь.
– Откуда это известно?
– Один капитан всегда шепнет другому капитану куда направляется.
Новость эта была столь важна, что через плавни, камыши, болота генерал-майор сам отправился в Аккерман, где все еще находился Потемкин. В пути Рибас не заметил, как отстегнулась шпага, бывшая при нем всю кампанию. Потеряв ее, он суеверно помрачнел. В Аккермане Базиль Попов сказал:
– Если все Хаджибейские герои так мрачны, то гуркам несдобровать.
Узнав причину, он отдал свою шпагу Рибасу со словами:
– Только осторожно. Она вся в чернилах.
С Потемкиным Рибас с места в карьер заговорил о морском провианте для гребной флотилии и войск.
– Провианта нет, – сказал князь. – Но сухари пришлю. А всего лучше будет тебе из-под Килии уйти. Ты мне под Бендерами будешь надобен.
– Куда отвести флотилию?
– В Хаджибей. Я приказываю тебе взорвать тамошний замок.
Ревнивое хозяйское чувство кольнуло душу: взорвать то, что завоевал, рискуя жизнью?
– Непременно взорви. Того и гляди флот высадит там десант.
– Турецкий флот ушел в Константинополь, – объявил главную новость генерал-майор и объяснил, откуда эти сведения. Потемкин вмиг повеселел, а узнав о захваченном судне с зерном, рассмеялся.
– У тебя зерна полны закрома, а ты у меня сухари выпрашиваешь!
– Мельницы на судах наше адмиралтейство еще не ставит. Только мачты с парусами, – горько пошутил Рибас.
– Сухарей пришлю. А замок взорви. Аккерман мы взрывать не будем. Я Гудовичу прикажу прислать сюда два полка. Вся его армия пойдет к Бендерам. А ты бери гребную флотилию в свой надзор.
Потемкин спешил в Кишинев, куда обещала вскоре приехать «моя радость, душа души» Прасковья Андреевна, которую князь звал Прасковьей Григорьевной.
Проскакав назад все опасные места, Рибас в Килийском гирле сел в поджидавшую его казачью лодку, а шпагу «в чернилах» отправил с курьеров Базилю Попову. К вечеру он увел флотилию из-под Килии. В Хаджибее ему вручили письмо Суворова:
«Милостивый государь. мой Осип Михайлович! С победой Вашего Превосходительства над Гаджибеем имею честь поздравить. Усердно желаю, побеждая и далее неверных, заслужить лавры. Пребываю с моим истинным почтением и преданностью».
На следующий день в три пополудни генералы стояли на берегу с открытыми ртами, чтобы не оглохнуть – взрыв адской силы уплотнил воздух, ударил в уши и раскатился эхом над морем. Гудович
