Что до мэтра Паспуаля, то он держал оборону. Бланкроше считался одним из лучших фехтовальщиков Парижа. В этой схватке криков не было. Противники рубились молча, и никто не смог бы сказать, кто из них возьмет верх.

Петронилья же попала в хорошие руки. Юный Берришон действовал так ловко, что вскоре Ив де Жюган выплюнул два зуба и замер как вкопанный, глядя на своего противника изумленными глазами. Затем у него хлынула горлом кровь, и он рухнул навзничь, растянувшись во весь рост. Какую прекрасную карьеру наемного убийцы прервал коронный прямой удар, подсмотренный Берришоном у своих учителей!

В это же мгновение рапира Жандри разлетелась на куски.

– Ступай за другой, плут! – крикнул ему гасконец. – Я не убиваю безоружных. А мы пока займемся твоим приятелем.

Бланкроше увидел, что теперь ему придется иметь дело с двумя мастерами, – причем симпатии толпы были не на его стороне, ибо Кокардасу с Паспуалем все время приходилось сражаться с превосходящими силами врагов. Перевес был отыгран в честной борьбе, и никто не собирался защищать бретера, который к тому же сам напросился на дуэль. Бланкроше понял, что его ждет неминуемая гибель. Как человек предусмотрительный, он расставил своих людей в толпе, хотя и не думал, что ему придется прибегнуть к их помощи.

Однако момент этот настал. Бандит пронзительно свистнул, и шестеро наемных убийц вынырнули на площадь из-за спины ошеломленных зевак.

В толпе поднялся было ропот, – но вскоре все стихло. В конце концов, неожиданное появление новых бойцов обещало сделать поединок еще интереснее. Кое-кто из зрителей начал аплодировать. Праздное любопытство всегда жаждет крови.

– Секундочку, секундочку, господа, – раздался вдруг писклявый голос, и на середину круга заковылял крошечный сморщенный человечек в лохмотьях.

Трудно было встретить более жалкое создание, чем этот карлик в драном костюме пиренейского горца. Сандалии его были забрызганы грязью, а на сгорбленной спине висела котомка, в которой, видимо, пряталось какое-то живое существо, потому что дерюга шевелилась и подрагивала.

Хотя этот странный персонаж и не был по-настоящему «вспученным» – иными словами, горбатым, согласно народному присловью, но он недалеко ушел от своих более несчастных собратьев, ибо отличался таким же уродливым сложением и должен бы вызывать отвращение у чувствительных дам.

– Пшел отсюда, образина! – сказал Бланкроше, резко толкнув маленького человечка плечом.

Все ожидали, что карлик покатится кубарем после этого удара. Велико же было изумление зрителей, когда бандит вдруг скривился от боли и схватился за ключицу, пострадавшую при столкновении. Напротив, необыкновенный уродец на кривых ножках не сдвинулся с места ни на сантиметр. Настоящая скала! Подождав, пока Бланкроше придет в себя, он стянул с головы берет, и отвесил своему противнику издевательский поклон со словами:

– Лучше быть образиной, чем покойником, приятель! Вид у вас молодцеватый, только сдается мне, что спеси вашей надолго не хватит… Собственно, об этом я и хотел с вами побеседовать, когда вы меня так невежливо прервали…

– Только у меня и дел, что с тобой лясы точить! – в бешенстве произнес бандит. – Убирайся! Нечего здесь каркать… Или хочешь познакомиться с моей шпагой?

В ответ карлик лишь расхохотался. Разумеется, он имел некоторые основания для насмешки после первой неудачи Бланкроше, – но все-таки это была неслыханная наглость, особенно со стороны подобного пигмея. Никто не смел смеяться над вожаком в присутствии его подручных.

Побелев от ярости, Бланкроше ринулся на маленького человечка, но на сей раз столкнулся с пустотой. Карлик, подобно обезьяне, успел вскарабкаться на плечи Кокардаса, который, изрыгая проклятия, кружился на месте, пытаясь сбросить нежданного седока.

Поединок маленького уродца с мощными рубаками выглядел настолько комичным, что на лицах всех зрителей расцвели улыбки. Толпа разразилась рукоплесканиями, приветствуя доблестного малыша. Тому, впрочем, угрожала нешуточная опасность, ибо избранный им насест оказался более чем шатким. Гасконец, отряхиваясь на манер промокшего до костей пса, кричал:

– Дьявольщина! Слезай, кому говорят, червяк!

Ему очень не нравилась навязанная карликом роль святого Христофора; впрочем, об этой легенде он не имел никакого понятия.

Кокардас напоминал своими движениями вздымающийся на волнах корабль, сотрясаемый одновременно и бортовой, и килевой качкой. И вдруг, словно по волшебству, ярость достойного мастера утихла; вздрогнув всем телом, он застыл неподвижно. Для этого необыкновенного превращения хватило всего лишь двух слов «я здесь», сказанных ему на ухо маленьким человечком.

– Чего уж там! – воскликнул гасконец, рассмеявшись в лицо Бланкроше. – Если малявочке удобно сидеть у меня на плечах, так оно и к лучшему. Я ему мешать не стану… хочется посмотреть, что он задумал…

– Что я задумал? – откликнулся карлик. – Да всего лишь поговорить с этими господами, чтобы они все смогли меня услышать… Не беспокойтесь, я буду краток и надолго вас не задержу!

Приподнявшись над плечами Кокардаса и опираясь на его шляпу, словно на пюпитр импровизированной трибуны, он поклонился публике, а затем обратился к бретерам нравоучительным тоном:

– Так вот, господа, сражаться следует только за правое дело… А за что же бьетесь вы? Наверное, никто из присутствующих этого не знает. Хотите, я скажу им?

– Куда ты лезешь, козявка? – злобно произнес Бланкроше.

– Полегче, милейший! Маленькая мошка порой так сильно впивается в ухо осла, что тот начинает брыкаться, но справиться с козявкой не может… Прошу вас, добрые люди, помолчите, ибо сейчас вы