на куски.

– Говорят, колбасник из Кана.

– И скотовод из Бейо. Генерал был нормандцем.

– Ох уж эти мне нормандцы!

– Осторожнее, господа, – предупредила Селеста, – мой Адольф родом из Нормандии.

– Когда я говорю «никудышный рыбак», – отозвался Адольф, – я имею в виду, что… что не было в нем размаха, никогда ему не удавалось выловить что-нибудь эдакое…

– Давайте поговорим о рыбной ловле на море! – оживился господин Туранжо. – У меня есть кузен в Дьеппе, который снабжает нас омарами. Посылает их совсем свеженькими, и они приходят…

– Протухшими, – язвительно докончила госпожа Бло.

– Адольф, – тихонько попросила госпожа Шампион, – достань из моего кармана табакерку.

Но Адольф, не обращая на нее внимания, гнул свое:

– В реках водится такая живность, какую и в океане не сыщешь.

Говорун попытался было вернуть разговор в прежнее русло:

– Железные дороги начисто стирают живописную прелесть путешествий, это признают все мыслители.

– Кстати, сударь, – обращаясь к нему, заметил господин Туранжо, – в наших местах тоже собираются провести железнодорожную линию, и если вы серьезно надумали прикупить поместье, то советую поспешить, ибо земля дорожает с каждым днем. Вот, к примеру, барон Шварц, о котором вы наверняка слыхали…

– Разумеется!

– Тут у нас, знаете ли, не очень-то его жалуют…

– Сударь, – суровым тоном прервал говорившего Адольф, – многословие зачастую приводит к пагубным последствиям. Я имею честь служить помощником главного кассира в банкирском доме господина Шварца.

– Ну и что? – неприязненно отозвалась госпожа Бло. – В наших местах барона недолюбливают, это точно.

Однако господин Туранжо поспешил загладить свою оплошность:

– Сударь, вы совершенно правы, вступаясь за начальство. К тому же у меня и в мыслях не было порицать столь видного финансиста! Я бываю на его приемах. То, что я собирался сказать, можно поставить в заслугу господину барону. Ему предлагают теперь за его землю миллион четыреста пятьдесят тысяч франков, а года три-четыре назад он купил его всего за шестьсот тысяч. Сто двадцать процентов за четыре года! И все это благодаря железной дороге, в проектировании которой он принимал участие.

– Ничего себе! Недаром мой бедный Бло всегда порицал этого человека!

– Что ни говорите, а все-таки паровые машины – это прекрасное изобретение.

– Нет, я сейчас задохнусь! – простонала Селеста, бросив взгляд на закрытую дверцу салона.

– Вечера прохладны, – твердо стояла на своем госпожа Бло, – лучше посидеть в жаре, но без насморка.

Говорун решил, что пора вернуться к разбойникам.

– Я, сударыня, абсолютно согласен с вашим утверждением, – заговорил он, обращаясь к вдове рантье, – что Париж превратился в сборище злоумышленников, изгоняемых отовсюду. Право слово, настоящий лес… черный лес, вот как можно назвать наш Париж!

– В прошлом году у меня в переполненном омнибусе украли серебряную табакерку.

С этими словами госпожа Бло вынула свой табачный припас, и Селеста обратилась к ней с просьбой:

– Вы меня не угостите, сударыня? Я так завалена вещами, что мне до своей не дотянуться, а сами понимаете, привычка берет свое…

– Разумеется, прошу не стесняться!

Все присутствующие, имевшие слабость к табачку, попотчевались из табакерки госпожи Бло, за исключением молчаливого господина, который прихватил изрядную понюшку из собственного бумажного фунтика.

– Та, которую украли, была чуть похуже этой, – сообщила госпожа Бло, захлопывая табакерку, – но я очень ею дорожила, ведь мне ее подарил мой бедный Бло, хотя он никогда не одобрял пристрастия к табаку у дам.

– А у моей жены табакерка за восемьдесят франков, фабричного производства, – объявил Адольф. – Следи за рыбками, госпожа Шампион.

– Черный лес! – повторил говорун. – Уверяю вас! И заметьте, какое фатальное совпадение: когда-то Париж стоял посреди леса.

– Быть не может! – изумилась вдова.

– Сущая правда, сударыня, – поддержал говоруна господин Туранжо. – Леса вокруг Бонди, вернее сказать, вокруг Ливри – это его остатки… Лес, сплошной лес рос на месте Парижа. На оленей и кабанов охотились прямо на улице Ришелье.

– А теперь нам осталась только рыбная ловля, – заметил Адольф, – в реках все еще можно кое-чего