– Это не посторонний, – жестко отрезал Лекок. – Сейчас здесь пойдет большая игра. Держитесь!

Госпожа Шварц, уже приподнявшаяся в кресле, снова погрузилась в него. В этот момент дверь отворилась, и в комнату вступил барон Шварц. Баронесса с трудом удержалась от крика и беспомощно сжалась в кресле под ненадежной защитой своей вуали.

Трехлапый припал взглядом к окошку.

– Время! Потеряно! – возмущенно выкрикнул барон, переступая порог. – Утомительно и… бестактно.

Последняя фраза, произнесенная обычным тоном, устанавливала дистанцию. Лекок двинулся ему навстречу, прикрывая собой гостью.

– Всего-то! Два слова! – снова заговорил барон в своей усеченной манере. – Время! Потеряно! Неизвинительно!

– А я и не собираюсь извиняться, господин барон, – развязно объявил Лекок. – Я действовал по своему усмотрению, но в ваших интересах.

– В моих интересах! – возмущенно повторил миллионер, выпрямляясь во весь свой рост.

Лекок отскочил в сторону со свойственной ему живостью, составлявшей один из секретов его удивительной моложавости.

При виде баронессы, неподвижной и вжавшейся в кресло, господин Шварц попятился назад. Зубы его сухо щелкнули. Вуаль не помогла – он сразу узнал жену.

– Вот как! – вскричал банкир, не ожидавший удара столь жестокого и внезапного, несмотря на свои давние подозрения. – Значит, это была она!

– Черт возьми! – разразился смехом Лекок. – Хорошо сказано, тестюшка! Это была она!

Барон словно окаменел. Наглость Лекока то ли не задевала его, то ли увеличивала его ужас.

В соседней комнатушке смотрел и слушал Трехлапый. Он задержал дыхание, сердце его готово было остановиться. Поведение Лекока было для него загадкой, наполовину отгаданной, но бывают драмы с известной развязкой, которые тем не менее вызывают жгучее волнение у зрителей.

– Надо прояснить ситуацию, – в третий раз повторил Лекок свою пресловутую фразу, без надобности затягивая вступительную часть, во-первых, чтобы увеличить тяжесть удара, припасенного для гостей, и во-вторых, чтобы самого себя показать в заранее намеченном масштабе. – Пора брать быка за рога! Вы попали в аховое положение, из которого трудно выбраться, можете мне поверить. Трудно, но можно, и я готов вам помочь, потому что сам заинтересован в этом.

– Мадам, – заговорил господин Шварц, обращаясь к супруге.

– Тихо, Жан-Батист, молчать! – грубо оборвал его Лекок.

Давнее, оставленное в прошлом имя, выплывшее столь неожиданно, произвело странное впечатление – миллионер, крайне озадаченный, послушно замолчал.

Именно в этот момент Трехлапый не смог удержаться от улыбки. Он окунул перо в чернила и поспешно нанес на бумагу несколько строчек.

– Есть вещи, о которых нам надо поговорить, всем троим, – продолжал Лекок, пододвигая барону кресло, – вещи столь удивительные, что их опасно выслушивать стоя, можно грохнуться со всего роста на пол. Садитесь, прошу вас.

– Ну и тон вы себе позволяете! – вполне связно произнес барон, отказавшись от своей излюбленной рубленой речи.

Однако уселся, стараясь не глядеть на баронессу, которая казалась мертвой.

– А вам хочется, чтобы я позолотил пилюлю? – спросил Лекок, грубостью и многословием прикрывая поиски наиболее уязвимого места противника для нанесения удара. – В моем возрасте себя переделать трудно. Нам уже не по двадцать лет, Жан-Батист. Я человек прямой и двигаюсь прямо к цели: по мне лучше обидеть, чем обмануть. Так вот, господин барон и госпожа баронесса: несмотря на миллионы, которыми вы владеете, не желал бы я быть в вашей шкуре.

– Нельзя ли выражаться яснее? – воскликнул банкир, пытаясь вернуть себе прежний апломб.

– Выражаться я буду, как мне захочется, мой мальчик, понял? Полагаю, вы оба сюда явились не за пустяками! Иезуит наговорил бы вам всяких любезных глупостей, но у меня для этого слишком мало времени: ваша жена обманула вас, дорогуша.

Баронесса не шевельнулась. Господин Шварц, сжав кулаки, прорычал:

– Так я и знал!

В искаженном лице его страдания было больше, чем гнева, и даже самый заядлый насмешник навряд ли смог бы посчитать эту ситуацию комической. Глаза Трехлапого, наблюдавшие за бароном из укрытия, выражали крайнюю степень любопытства.

– Советую вам, – продолжал Лекок с высокомерным презрением, – воздержаться от старомодных сцен ревности, хватит шпионить, выискивать и вынюхивать… красть ключи от секретера жены, вы же не мошенник!

– Как вы смеете… – вскипая, перебил его барон.

– Как я смею, черт возьми? Неужели вы станете отрицать, что у вас в кармане кусок воска? Могу вас успокоить: в секретере ничего любопытного не осталось. Зато здесь вы услышите много интересных вещей, способных насытить саму неуемную любознательность. О чем вам мог рассказать секретер жены? О том, что она вас обманула. Пришло время с ложью покончить: перед вами ваша жена, она может попотчевать вас множеством чистых правд!

– За что вы нанесли мне такое оскорбление, мадам? – спросил барон с глубокой печалью, придавшей его словам достоинство.