время.

Шеф побагровел:

– Думаю, твое время истекло. Для начала я хочу, чтобы ты свернул всю эту историю в Кентиш-Тауне. Тебе хорошо известно, что причиной смерти скорее всего признают несчастный случай. На сегодняшний день ты не нашел никаких значимых улик. Более того, это расследование тебе даже не поручалось.

– Послушай, Раймонд, если грядут какие-то великие изменения в нашей работе – подчеркиваю, в том, как мы всегда работали, – тут Артур заговорщически кивнул на Джона, – тебе следовало бы выдать нам какое-то официальное руководство к действию и заранее предупредить о своих намерениях.

– Артур, я предупредил тебя тридцать лет назад, так что можешь не язвить. Я серьезно говорю – закрытые дела и чистые столы. И трудиться в новом режиме начнете с понедельника.

Лэнд громко хлопнул дверью, надеясь, что произвел внушительное впечатление.

– В кои-то веки в нашем кабинете есть дверь, и вот он уже пытается сорвать ее с петель, – со вздохом заметил Брайант, набивая трубку сухими листьями. – С этой минуты нам придется заметать следы более внимательно.

– Артур, ты должен объяснить, почему ты так уверен, что на Балаклава-стрит что-то происходит.

– Это не так-то просто. – Брайант рухнул в свое кресло и беспечно закурил. – Тот район кажется на редкость заурядным, но в то же время в Лондоне есть подводные течения и субкультуры, о которых нам почти ничего не известно. Есть люди, живущие вне закона. Кто знает, на кого наткнешься? Душевнобольные из лечебницы Святого Луки ходят по улицам, а в глазах у них – демоны. Мне кажется, вся эта история вступает в противоречие с моими представлениями о доме. Угрожая дому человека, некто наносит значительный урон его благосостоянию. У Калли Оуэн не было серьезных трудностей, пока она не переехала туда, – не в ее характере притягивать беду. Теперь она унаследовала плохую карму другого человека, поселившись в доме после убитой женщины. Мы стали свидетелями отклика на какую-то скрытую ситуацию, известную только одному-двум людям. Все это коренится куда более глубоко, чем мы можем вообразить.

– Терпеть не могу, когда ты говоришь загадками, – недовольным тоном сказал Мэй.

– Я вынужден так говорить, потому что и сам не до конца понимаю суть происходящего, но я знаю – ключ где-то рядом. Знаю и другое – будет еще одно покушение на убийство. Тот, кто совершил предыдущие преступления, обрел большую уверенность, потому что мы не смогли подобраться к нему настолько близко, чтобы представлять для него серьезную опасность. Джон, ты сталкивался с таким поведением раньше, не делай вид, что это впервые.

– Как бы то ни было, мы должны оправдать доверие Раймонда, – заявил Мэй. – Нужно начать все заново, Артур, а если у нас не получится, значит, время уходить. Полагаю, тебе не надо объяснять, что произойдет, если кого-то из нас отправят на пенсию.

Брайант не привык выслушивать наставления. Он скептически взирал на Мэя сквозь облако противозаконного дыма, превратившего кабинет в лаймхаусский опиумный притон.

– Пожалуй, ты прав. С незапамятных времен Раймонд был для меня как гвоздь в башмаке, но он всегда воевал за нас. Наверное, нам действительно стоит поменять свои методы. Будь у нас больше людей, я бы прочесал каждый дюйм Балаклава-стрит. Что касается твоего друга Гринвуда, нам бы следовало его задержать, как следует припугнуть, чтоб неповадно было, и на этом поставить точку.

– Так давай попробуем в последний раз. Ты выяснишь, что ищет Гринвуд. Я расспрошу людей с Балаклава-стрит. И надо разыскать Тейта. Должен же кто-то хоть что-нибудь знать. – Он заметил, что на лице напарника мелькнуло болезненное выражение. – Что с тобой?

– Я больше всего боюсь, что нам попался редкий экземпляр – убийца, спрятавшийся у нас под носом.

– Это как раз тот случай, Артур, о котором ты некогда мечтал.

– Больше не мечтаю, – признался Брайант. – Смерть подошла ко мне слишком близко.

Артур ощутил в костях такой холод, с каким не справилось бы и самое сильное тепло. Скоро придет время, когда он перестанет понимать сущность мира, и тогда у него больше не будет цели. Убийства – это задачи: только решая их, можно оставаться в живых. Раскрытие убийств на Балаклава-стрит не только приостановит исполнение приговора, но и продлит им жизнь, станет стимулом к продолжению. Превозмогая усталость, Брайант снова взялся за работу.

Другой такой библиотеки в Лондоне не было.

Вместо привычных табличек «Романтическая литература», «Самопомощь» и «Сделай сам» тут были «Элевсинские и орфические исследования», «Учение розенкрейцеров» и «Египетская морфология». Хотя книги, собранные здесь, были слишком эзотерическими для того, чтобы их потребляла широкая публика, специалистов это собрание тоже не удовлетворяло, но уже по причине его неполноты.

Большую часть коллекции составляли книги, завещанные человеком по имени Джебедия Хаксли, прадедушкой Дороти Хаксли – нынешней и, возможно, последней хранительницы фондов. По условиям завещания, коллекцию надлежало разрознить, а здание продать – естественно, с согласия последнего здравствующего члена семьи. У Дороти не осталось родных, а самой ей было уже за восемьдесят. Муниципалитету Гринвича не терпелось наложить лапу на небольшой эдвардианский дом красного кирпича, погруженный в неизменный влажный сумрак под сенью бетонной эстакады в юго-восточной части района. Кружащийся на ветру мусор и злобные скейтбордисты отпугивали от этих мест всех, кроме самых мужественных посетителей. Дождевая вода лилась с эстакады на крышу библиотеки, просачивалась сквозь кирпичную кладку, гноила полы и легкими перстами распада взращивала плесень на раздутых от сырости книгах.

Дороти содержала библиотеку вместе со своим помощником, Фрэнком, – нелюдимый и ненадежный, он бы ценен тем, что работал совершенно бесплатно, только из любви к печатному слову, а жил на деньги, унаследованные от тетки. Так немодная литература оказалась на грани выживания, вытесненная в полуразрушенные хранилища и охраняемая последними из могикан-книголюбов.

– «Пять рек преисподней, – громко прочитал Брайант, – отделяли землю бессмертных от царства людей. Существование этих рек служило залогом того, что никто не сможет безнаказанно пересечь границу между мирами». Здесь должна быть картинка. – Он указал на оторванный край листа.

– Увы, случается, что воры вырезают раскрашенные вручную иллюстрации, – объяснила Дороти. – Они помещают их в рамки и продают в букинистических магазинах. У нас нет возможности обеспечить охрану здания.

– Попробую добиться, чтобы вам установили сигнализацию, – сказал Артур, переворачивая поврежденные страницы. – Что ж, мы явно имеем дело с римской мифологией. Странно – клиент вроде бы интересуется египетскими богами, но при этом упомянул о пяти реках.

– Вы же знаете, Артур, в языческих культах все так туманно. В древнеегипетской мифологии реки тоже играют ведущую роль благодаря значению Нила, дарившего жизнь и процветание неплодородным равнинам в центральной части страны.

– Да, но нельзя же смешивать эти две совершенно разные мифологии.

– Это действительно невозможно – для представителей тех цивилизаций, но вы забываете о викторианцах.

– А при чем тут они?

– Ну как же, ведь они присваивали, заимствовали и воровали все, что им нравилось, включая и древние мифы, наиболее соответствовавшие их собственным верованиям. Они переписывали истории цивилизаций, баудлеризируя,[35] адаптируя, подвергая цензуре. В этом викторианцы были не первыми, но, безусловно, самыми настырными. Никто не удивлялся, увидев в зажиточном викторианском доме статуи Ра и Тота бок о бок с Дианой и Венерой. Вот христианские